Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
Шарлей посвистывал, Самсон молчал. Едущий бок о бок с Галадой Рейневан выслушивал поучения, знакомился с хорошими манерами и освобождался от старых. К последним, достаточно строго поучал Галада, относится использование слова «гуситы», поскольку так говорят только враги– паписты и вообще люди, относящиеся к ним неприязненно. Следует говорить «правоверные», «добрые чехи» либо «Божьи воины». Полевая армия из Градца-Кралове, продолжал далее гетман Божьих воинов, это вооруженное крыло Сироток, то есть правоверных, осироченных незабвенным Яном Жижкой. Когда Жижка был жив, Сиротки, ясное дело, еще не были сиротками, а назывались Новым либо Малым Табором, именно для того, чтобы отличаться от Старого Табора, или от таборитов. Новый, или Малый, Табор Жижка заложил, опираясь на оребитов, то есть тех правоверных, которые собирались на горе Ореб, неподалеку от Тшебеховиц, в отличие от таборитов, собиравшихся на горе Табор у реки Лужницы, и там построили свое Городище. Нельзя,
Рейневан сонно покачивался в седле и время от времени вставлял, что, мол, понимает, что было неправдой. Снова пошел снег, быстро превратившийся в метель.
За лесом, на распутье, неподалеку от спаленного Войбужа, стоял каменный покаянный крест, один из многочисленных в Силезии, – памятник преступления и покаяния. Вчера, когда сжигали Войбуж, Рейневан креста не заметил. Был вечер, сумрак, шел снег. Многое можно было не заметить.
Плечи креста оканчивались каменными клеверинками. Рядом с крестом стояли две телеги, не боевые, а обычные, для перевозки грузов. Одна, с совершенно поломанным обручем, сильно накренилась, опершись на ступицу колеса. Четыре человека тщетно пытались приподнять телегу, чтобы два других могли снять поломанное колесо и надеть запасное.
– Помогите! – крикнул один. – Братры!
– Разгрузите телегу, – крикнул в ответ Галада. – Легче будет.
– Тут не только колесо, – тоже криком ответил возница. – Дышло для пристяжной выломал, запрячь невозможно. Пусть кто-нибудь поскачет вперед, завернет какую-нибудь упряжку. Перегрузим добро…
– Пропади оно пропадом, добро. Не видите, как метет. Остаться хотите?
– Жаль добычи.
– А задницы своей не жаль? За нами могут гнаться…
Голос замер у Галады в глотке. Потому что в скверный, очень скверный час он проговорил эти слова.
Захрапели лошади, из леса вышел отряд рыцарей в полном вооружении. Их было около тридцати, в основном иоанниты.
Они ехали шагом, ровно, дисциплинированно, ни один конь не выдвигал нос из строя.
С другой стороны тракта выехал из-за деревьев другой отряд, тоже сильный. Под хоругвью с бараньей головой Хаугвицей. Заходя лавиной, рыцари ловко отсекли Сироткам дорогу к бегству.
– Пробьемся! – крикнул один из молодых конников. – Брат Олдржих! Пробьемся!
– Как? – прохрипел Галада. – Сквозь копья? Понасажают нас, как цыплят. С коней! И промеж возов! Дешево шкуру не продадим!
Нельзя было терять ни минуты, окружающие их рыцари уже подгоняли лошадей в галоп, иоанниты захлопывали забрала армэ, наклоняли копья. Гуситы соскочили с лошадей, скрылись за телегами, некоторые даже залезли под них. Те, которым укрытия не досталось, опустились на колени и натянули арбалеты. Оказалось, что на телегах, кроме награбленных литургических сосудов, явно по счастливой случайности везли оружие, в основном на древках. Чехи мгновенно поделили между собой алебарды, партизаны и гизармы. Рейневану кто-то сунул в руку спису с длинным и тонким, как шило, острием.
– Готовься! – крикнул Галада. – Идут!
– Влипли мы в бездонное говно. – Шарлей натянул и зарядил арбалет. – А я столько ожидал от Венгрии. Какой, курва, у меня был аппетит на настоящий bogracsgulyas [482] !
– Бог и святой Ежи!
Иоанниты и Хаугвицы погнали лошадей в атаку. И с ревом ринулись на телеги.
– Сейчас! – взвизгнул Галада. – Сейчас! Пли! По ним!
Щелкнули тетивы, град болтов зазвенел по щитам и латам. Рухнули несколько лошадей, свалились несколько наездников. Остальные мчались на защитников. Длинные копья доставали цели. Треск ломающихся древков и крики тех, в которых угодили копья, взмыл под небеса. Рейневана обдало кровью, он видел, как совсем рядом один из возниц конвульсивно дергается, пробитый навылет, как с другой стороны спешившийся конник Галады пытается вырвать из груди острие, заметил, как третьего огромный рыцарь с багром Оппельнов на щите поднимает на копье и, истекающего кровью, кидает на снег. Увидел, как Шарлей стреляет из арбалета, с близкого расстояния всаживая болт в горло одному копейщику, как другому Галада разрубает шлем и голову бердышом, как третий, поддетый крюками двух гизарм, падет между возами и умирает, зарубленный и исколотый. Ощерившаяся, вся в пене морда коня нависла над его головой, он увидел сверк меча, не раздумывая ткнул списой, трехгранное острие пробило и во что-то врезалось. Рейневан чуть не
482
настоящий венгерский гуляш (венгр.).
– Отлично! – рычал Олдржих Галада. – Отлично, братры! Дали мы им!
Они стояли среди крови и трупов. Рейневан с ужасом отметил, что в живых их осталось не больше пятнадцати, из которых на ногах мог держаться разве что десяток. Большинство из тех, кто еще мог стоять, тоже истекали кровью. Он понял, что живы они только потому, что копейщики мешали друг другу, драться у возов могли не все. Впрочем, и эти заплатили за такую возможность страшную цену. Возы окружало кольцо убитых людей и визжащих, покалеченных лошадей.
– Готовься! – гаркнул Галада. – Сейчас ударят снова…
– Шарлей?
– Жив.
– Самсон?
Гигант откашлялся, стер с бровей кровь, сочившуюся из раны на лбу. Он был вооружен утыканной шипами булавой и щитом, который какой-то доморощенный художник украсил изображением пламенеющей облатки и надписью: BUH P'AN N'AS [483] .
– Готовься! Идут!
– Этого, – сквозь зубы проговорил Шарлей, – нам уже не пережить.
– Lasciate ogni speranza [484] , – спокойно согласился Самсон. – Какое, однако, счастье, что я не взял с собой того котенка.
483
«Бог наш Господин» (чешск.).
484
«Оставь надежду, всяк сюда входящий» – надпись на вратах Ада.
Кто-то подал Рейневану гаковницу. Минутная передышка позволила Сироткам забить пули. Рейневан уперся стволом в воз, зацепил крюк за борт, приложил фитиль к запалу.
– Святой Еееееежи!
– Gott mit uns! [485]
Грохот копыт известил об очередной атаке со всех сторон. Загремели пищали и гаковницы, в образовавшееся облако дыма полетели болты из арбалетов. А через мгновение в ход пошли длинные копья, брызнула кровь, раздался сумасшедший рев пробитых остриями людей. Рейневана спас Самсон, заслонив его щитом с облаткой и барашком. Через мгновение щит уберег от смерти Шарлея. Гигант управлял огромным щитом одной рукой, как крупным диском, а врезающиеся в него копья отражал так, словно это были стрелы из духовых трубок.
485
С нами Бог! (нем.)
Иоанниты и латники Хаугвица ворвались меж телег, рубили, стоя в стременах, мечами и топорами, в крике и звоне, рвали буздыганами. Гуситы умирали один за другим, огрызаясь как собаки, стреляя копейщикам прямо в лица из арбалетов и рушниц, тыча и разрывая гизармами и алебардами, колотя булавами, коля списами. Раненые заползали под возы и подрезали лошадям бабки, увеличивая толкотню, хаос и толчею.
Галада заскочил на телегу, ударом бердыша скинул с седла иоаннита, сам согнулся, получив острием. Рейневан схватил его, стащил. Двое тяжеловооруженных нависли над ним, вздымая мечи. Жизнь им снова спас Самсон и BUH P'AN N'AS на огромном щите. Один из рыцарей, судя по изображению, Зейдлиц, рухнул вместе с лошадью, которой перерезали бабки. Другого, сидящего на сивом коне, Шарлей рубанул по голове упущенным Галадой бердышом. Шлем лопнул, латник согнулся, захлебываясь кровью. В тот же момент на Шарлея наскочили и повалили лошадью. Рейневан с размаху ткнул наездника списой, острие увязло в пластине. Рейневан отпустил древко, развернулся, сжался, латники были повсюду, вокруг хаос остроносых хундсгугелей, мелькание крестов и гербов на щитах, ураган мелькающих мечей. Тайфун конских зубов и копыт. «Башня шутов, – лихорадочно думал он, – это по-прежнему Narrenturm, безумие и психоз. И сумасшествие. Narrenturm».