Божьим промыслом. Стремена и шпоры
Шрифт:
«Лишь бы этот поп себя не предложил, уж он-то точно считает себя лучшим», — подумал генерал, но он ошибался, отец Фома был важен, но не глуп. И тот ответил:
— Брат Доменик, что служит при соборе Святого Адриана-крестителя, что на Кирпичной улице. Думаю, он не откажет вам.
Кажется Рыцарю Божьему с прелатом церкви говорить больше было не о чем, и рыцарь с благодарностью откланялся. Он всё никак не мог взять в толк, не понимал, почему же отец Фома и епископ так спокойно уживаются с еретиками в одном городе. Притом что еретики эти рьяны и дерзки. Неужели не чувствуют угрозы для себя, неужели не подозревают о ней? Не могли они не слышать, как лютеране расправлялись с монахами и священниками
Волков с этими мыслями сразу поехал на ту самую Кирпичную улицу и нашёл небольшой храм с очень красивыми воротами. Ворота уже почернели от времени, но старый дуб был ещё крепок, и его покрывала прекрасная резьба, изображавшая разные узнаваемые сцены из писания. Генерал спешился и, сняв берет, зашёл в храм, осенив себя крестным знамением. И увидал некоторое количество ожидающих у исповедальни. Волков сразу подумал о том, что люди, наверное, ждут своей очереди, и не ошибся. Он подошёл поближе и остановился, когда из исповедальни вышел монах в простом, хоть и тёплом монашеском одеянии. Да, это был совсем иной образ священника, который имел мало общего с образом дородного прелата отца Фомы. Выбритая макушка говорила, что отец Доменик принадлежит к одному известному монашескому ордену, а сандалии на босу ногу, несмотря на то что по полу в храме гулял лютый сквозняк, свидетельствовали о том, что человек этот в своих убеждениях стоек. Лет ему было немного, может быть, тридцать, но уже в эти года он снискал себе уважение прихожан. Едва пастырь появился, так люди — и мужчины, и женщины, что пришли в храм с малыми детьми, — потянулись к нему:
— Отец Доменик, выслушаете меня?
— Отец Доменик…
— Отец Доменик…
Но священник увидал барона и немного удивлённо спросил у него:
— А вы, добрый господин, тоже ко мне? Хотите причаститься или, может быть, исповедоваться?
— И причаститься, и исповедоваться, — отвечал ему генерал с поклоном, — но не сейчас, сегодня у вас и без меня паствы хватает. Я хотел просить вас о другом.
— О чем же? — спросил монах, внимательно глядя на Волкова.
— Я генерал фон Рабенбург, — начал барон.
— Я это уже понял, — сразу заметил отец Доменик, взглянув на Хенрика и фон Флюгена, что остались стоять у входа в церковь. — О вас весь город говорил пару дней назад. И чем же я могу вам помочь, сын мой?
— Я хочу, чтобы вы пришли в казармы и провели… ну, хоть пару служб с моими людьми, почитали им что-нибудь назидательное. А уж я бы у вас в долгу не остался.
— Так отчего же они не приходят сюда? — удивился монах. — Уж я тут им всё прочитаю, и к причастию приведу.
И Волкову снова пришлось объяснять:
— Моих людей из казармы я велел пока не выпускать, чтобы не было у них раздоров с горожанами, иначе всё это кончиться кровью может, горожане-то тут не очень дружелюбны к нам.
— Ах да. Я понимаю.
— И нужен мне священник самый лучший, чтобы моих людей к покою привёл. Вы поймите, святой отец, людей моих смирными назвать язык не поворачивается. Дома ещё кое-как справляюсь, а
— Так не нужно меня о том просить. То мой долг как пастыря. А время я найду. Вот, к примеру, после утренней службы у меня бывает время, отчего же мне к вашим людям не прийти? Только непонятно мне, отчего вы меня выбрали. У нас и другие добрые пастыри в епархии имеются.
— Так я вас и не выбирал, — отвечает генерал. — Я пошёл к отцу Фоме в главный собор и просил у него назвать самого чистого душой священника в городе.
— Неужто он назвал меня? — удивился монах.
— Да, назвал вас, — отвечал генерал и продолжал: — А мне как раз такой и нужен.
— Какой такой? — опять удивлялся отец Доменик. — Нет во мне ничего особенного.
Волков вздохнул:
— Люди мои не всякого священника примут. Видали они уже всяких, что приходили к ним в парчовой одежде да с серебряными распятиями, но солдаты таких не очень принимают, а вы…, — генерал чуть отстранился от монаха и ещё раз его оглядел, — вам они поверят.
— Ну так завтра и приду к ним, сразу после службы, — чуть смущаясь, заверил генерала священник.
— А уж я в долгу не останусь, — генерал стал отвязывать кошелёк от пояса. — Только скажите цену.
— Многого мне не надобно, — сказал монах. Он взглянул на кошель, что Волков держал в руке и покачал головой. — Сие излишне.
— Даже птаха божья, и та пропитания ищет, а вам и на храм надобны деньги, а может, и сирым что раздадите, — настоял генерал и протянул монаху кошель, в котором было тридцать монет. — Держите на добрые дела.
— Премного благодарен, — отвечал ему отец Доменик с поклоном, но и с достоинством.
Часть 2
Глава 15
Выйдя из храма, Волков почувствовал, что ему стало легче; хоть и погода стояла гнусная, он чувствовал, заворачиваясь в плащ, что тревога, которая не отпускала его несколько дней, лишала его и хорошего сна, и даже аппетита, чуть-чуть отступила. Может, это оттого, что он поговорил с хорошим человеком… А может, оттого, что стала понемногу выстраиваться из людей, из их желаний, их надежд и его денег задумка генерала. А мысленные нити задумки понемногу, понемногу стали скручиваться в тугой канат реального заговора.
Нет-нет, чувство тревоги не покинуло генерала полностью. Раньше, в первые дни, то была тревога ожидания. Барон всё ждал, что местные поднимут мятеж против него, дождутся подхода главного маршала еретиков и сразу начнут собирать городское ополчение. Теперь же он волновался о другом. Теперь он думал, что не успеет завершить свой план, что у него не хватит времени или что-то сорвётся в его сложной задумке. Но с той минуты, когда он покинул храм Святого Адриана-крестителя, барон больше не чувствовал себя безвольным гусём, который в канун Рождества сидит и ждёт, когда придёт человек и свернёт ему шею. Нет, теперь он опять сражался. Не в открытом, честном бою, который он предпочёл бы хитростям и интригам, но сражался. И если не за свою жизнь, то уж точно за своё благополучие, за титул и Эшбахт, за статус-кво, за благополучие своих законных сыновей, за будущее маленького графа Малена и его беспутной мамаши.