Божья кара
Шрифт:
– С Леной хочешь поговорить?
– Не поняла? – Света резко повернулась к Андрею. – С какой Леной?
– Которая снится тебе иногда.
– Андрей... Тебе плохо?
– Равиль приедет. Когда ты была в Москве, я тебя с ним знакомил...
– А... Ясновидец?
– Вроде того.
– Андрей, зачем?! Лена сама ко мне во сне приходит!
– Но она же молчит... А когда Равиль вас сведет... Вы поговорите.
– О чем?! О чем мне с ней говорить?! – почти закричала Света. – Предложить ей поделиться впечатлениями
– Ты же сама сказала, что в чем-то не уверена... Вот она твои сомнения и развеет.
Света долго молчала, глядя в проплывающую мимо полуголую толпу отдыхающих. Кто-то поприветствовал ее взмахом руки, кто-то выкрикнул что-то радостное, но Света никого не видела.
– Знаешь, – наконец произнесла она, – боюсь. Что-то в этом есть сатанинское.
– Конечно... Богом подобное не предусмотрено. Но, надеюсь, он простит. Мы же затеваем это не из корысти, не по злому умыслу... Подумай. Время есть. Завтра утром я ему звоню.
– А чего тянуть? – Света передернула обнаженными плечами. – Звони сейчас. – Она протянула Андрею мобильник. – Разговор с Москвой в несколько раз дороже, чем с Бразилией, но нам ли сейчас думать о киевских кознях!
Запрокинув голову, Андрей некоторое время смотрел на сжавшуюся в зените белесую луну, на черный контур Карадага, потом, оттолкнувшись спиной от скамейки, взял Свету за плечи повернул к себе, заглянул в глаза. В них не было хмеля, в них не было ничего, кроме застывшего горя.
– Андрей... Если оказались бессильны силы тутошние, пусть помогают потусторонние.
– Ну, что ж... Пусть так...
Андрей повертел в руках мобильник, опять долго всматривался в морщинистую, круглую морду луны, словно пытаясь прочесть ее мнение. И опять Света как бы призвала к решительному шагу – положила руку на его колено.
– Хорошо... Уж от Равиля-то ему никуда не деться... Хоть с зубами, хоть без зубов. – И Андрей быстро набрал российский код, московский код и, наконец, номер телефона.
– Равиль? Тебе привет из солнечного Коктебеля!
– О! – радостно закричал Равиль. – Андрей! Рад слышать твой счастливый голос!
– Знаешь, я бы не сказал, что он такой уж счастливый...
– Тебе там плохо?
– Без тебя... Конечно.
– Проблемы?
– Да.
– Я могу вмешаться?
– Равиль... А тебе больше ничего не остается.
– Даже так... Когда?
Андрей помолчал, прикидывая удобные сроки.
– Понял. Если выеду завтра... Это удобно?
– Позвони, когда сядешь в поезд, я встречу.
– Мне подумать о ночлеге?
– Не надо тебе ни о чем думать... Собирайся со своими силами.
– Я правильно тебя понял?
– Да.
– До скорой встречи.
Андрей отключил мобильник, повертел его в руках, вернул Свете.
– Ну что, приедет?
– Он уже в дороге, – усмехнулся Андрей.
– Его ничто не остановит?
– Только Всемирный потоп.
– Тогда ладно, – вздохнула Света. – И вот еще что... Когда ты недавно заходил вон в тот магазинчик... Там еще что-то оставалось?
– Ну, ты даешь! – рассмеялся Андрей, обняв Свету за плечи. – А домой доберешься?
– Ты же поможешь?
– Наконец-то!
– Но с одном условием... Мы будем вести себя целомудренно.
– Годится.
И Андрей снова направился к магазинчику со странным названием «Бубны». Хорош он был тем, что продавщицы там были молоды, хороши собой, постоянно улыбались и работали до рассвета. И еще... Им было не лень сбегать в соседний магазинчик и принести вино, которое закончилось у них, – чего не бывает лунной июльской ночью на коктебельской набережной.
Вам знакомо слово «лучезарность»? Вы часто употребляете его в своей жизни, суетной и безнадежной? Или обходитесь, заменяя чем-то более непритязательным? Непритязательность – вот слово, которое лучше всего характеризует наше бытие. А в магазинчике «Бубны» работала девушка Женя, которая от всех прочих девушек отличалась тем, что встречала меня, стоя за прилавком, с неизменно лучезарной улыбкой. И в ее холодильнике всегда находились две-три бутылки холодного алиготе. А жаркой южной ночью на коктебельской набережной это не так уж мало. Проем в стене со скругленными углами, у которого она стояла, был похож на вагонное окно. И вот скажите, пожалуйста, как мне не сравнить Женю с девушкой, проносящейся в вагоне поезда, и как мне этот поезд не сравнить с проносящейся мимо моей же безалаберной жизнью...
Сравнивал...
И что, и чем это заканчивалось? А заканчивалось это двумя бутылками холодного алиготе, с которыми я уныло брел к голубой скамейке, оставляя за спиной лучезарную улыбку Жени. Такое ощущение, что она до сих пор и поныне смотрит мне вслед, но теперь в ее взгляде я вижу сожаление, а то и откровенное разочарование.
Да, а что касается целомудрия, о котором говорила Света, посылая Андрея в «Бубны», то она больше не вспоминала об этом глупом своем и опрометчивом условии.
Вы прикинули, сколько они выпили за этот вечер?
Какое там целомудрие!
Кстати, вам никогда не приходило в голову, что в самом слове «целомудрие» затаилось понятие похоти? У человека, который произносит это слово, на физиономии обязательно появляется почти неуловимая блудливость. Во всяком случае, я эту тонкую, как бы все понимающую ухмылочку улавливаю частенько и без труда.
Кличку свою Амок получил от Наташи – уж больно безрассудным, а проще говоря, безумным было его поведение или, скажем иначе, ухаживание. Настоящее его имя было куда проще, даже называть его не буду, клички для него вполне достаточно.