БП 21
Шрифт:
– Что позже, что раньше... Мы за кого играем? За белых, или за чёрных?
– И кого же капитан Гуров относит к белым?
– Регент, Наследник, Император, княжны, принц Ольденбургский... Возможно - вдовствующая императрица. Соответственно, чёрные - все остальные, кто что-нибудь вякнет против их единственно правильных решений.
– Мне бы Вашу уверенность, Денис Анатольевич.
– Келлер тяжко вздыхает, но оживляется при виде Прохора с ароматно парящим кофейником на подносе.
– Благодетель ты наш, Прохор, свет Иваныч! Спасибо!.. Давайте, господин капитан, по чашечке, и можете потом отдыхать. Предварительно уведомив дежурного о местонахождении и не далее, чем в
*
Выспаться всё равно не удалось, да и спать не очень-то и хотелось. Под утро вернулись Котяра и Стефанов со своими. Привели "пленных" и привезли четырёх "двухсотых". После чего возникло сильное желание не размещать пригнанных по камерам, а вывести к ближайшей проруби и поступить по законам военного времени...
– Вы ещё скажите, что всю раненую сволочь в госпиталь отправили! Теперь охрану к ним приставлять придётся! Добить надо было, - и всё!..
– Денис Анатольевич, в данном случае считаю это нецелесообразным!
– Стефанов пытается сдержаться, но отвечает резко.
– Мы не в германском тылу, а в Столице! Рядом - михайловские юнкера! При них надо было контроль проводить?
– ... Извините, Димитр Любомирович, погорячился... Среди этих есть что-нибудь, заслуживающее внимания?
– Несколько человек, как мне кажется, - басурмане, не имеют российского подданства. Слушаются, в основном, вон того финна. Он сдал нам бесчувственного полковника Энгельгардта, а после, воспользовавшись моментом, попытался бежать. Уходил грамотно, где-то его этому учили.
– Ну, давайте посмотрим, что за горячий финский парень попался...
– Подходим ближе к предмету разговора.
– Эй, ты! Имя, фамилия, звание, какого полка!..
– Й-а не-е солдат-т! Й-а ест Тойво Вялсяйнен! Й-а ест суомалайнен!.. Пот-танный Княшест-тва Финлянскоко!..
– Да вижу я, что чухня. И что с того? Одет в форму - значит, солдат. Погоны сорвал, так мы быстро узнаем, где служил. И за нарушение присяги - на ближайшую осину!
– Фы не имеет-те прафа! Перкеле рюсся-а-а!
Вот не ругался бы, и не получил бы "саечку" прикладом от конвойного. Финского он, конечно, не знает, а вот интонацию просчитал "на раз". Естественно, получив мой одобрительный кивок.
– Слушай ты, Вяйнемёйнен хренов!- Мобилизую свои очень небольшие знания о финнах.
– Хочешь в Туонелу прогуляться? По чёрному лебедю соскучился?.. Ты ещё ничего не понял? Тебя взяли с оружием в руках на территории Российской империи, и судить будут по её законам!.. Так, этого - в одиночку. И тех, кто не по-русски "Отче наш" читать будет - тоже!..
От дальнейшего пути к нахождению взаимопонимания меня отвлекает посыльный, сообщающий, что Его Высокопревосходительство генерал от кавалерии Келлер жаждет видеть капитана Гурова прям-таки незамедлительно. Приходится отложить все дела и бежать к вышестоящему начальству...
Которое сообщило, что убывает на вокзал встречать Великого князя Михаила с эскортом в виде взвода штурмовиков, а на меня, как на единственного, кому можно доверить специфические поручения, возлагает обязанность поработать ещё немного "пожарной командой". То есть, все проявления мятежа в городе пресечены, но если в отсутствие Фёдора Артуровича где-то что-то полыхнёт, можно мчаться туда и "тушить", да "мочить" не стесняясь, в меру степени опасности для общественного порядка и фантазии господина капитана. И что оный господин капитан подчиняется только начальнику оперативного отдела штаба корпуса полковнику Бойко.
За ранним утренним кофейком поговорили с Валерием Антоновичем "за жизнь", и, получив "добро", отправился в казематы помогать пародиям на карбонариев колоться по горячему. Местные господа из Отдельного корпуса не совсем хорошо знали английский, в ходу больше был французский и немецкий, поэтому всех плохо говорящих на языке Пушкина, Достоевского и родных берёзок я взял себе. Таковых оказалось семеро, не считая горячего финского парня, остужавшего сейчас свой пыл в карцере. Было очень смешно слушать "типичных русских парней" с наглыми мордами типичных ирландцев и прочих англосаксов и знанием русского языка на уровне "дуай уыпим уодки".
От сего увлекательного, хоть и однообразного занятия меня отвлекает Бессонов, зашедший узнать как идут дела. Послушав пару минут бесплодную полемику, он машет рукой и предлагает иное решение вопроса:
– Господин капитан, по-моему, это бесполезно. Оставьте этого бедолагу...
Вызванный конвой уводит очередного уроженца Белфастщины в камеру, а подполковник вдруг вспоминает:
– Ну-с, Денис Анатольевич, каковы впечатления?
– Очень хочется всех этих заламаншских и заокеанских радетелей о благе России обнять крепко-крепко. И держать так, пока не посинеют необратимо... Они же, твари, прейскурант сделали на убийство офицеров. Роялти - в зависимости от чина! И рода войск, мореманы идут с коэффициентом "полтора"!..
– Что ж Вы хотите? Ваша фраза, кажется, "Бизнес, ничего личного"... Денис Анатольевич, чуть не забыл! Его высокопревосходительство просил показать Вам одного арестанта. Интересно излагает, однако. Причём, полиграф гарантирует честные ответы... Заодно кое-что и про офицеров понятней станет...
Минут через семь в кабинет доставляют невысокого унтера. Утиный нос, затравленный взгляд, голова инстинктивно вжата в плечи...
– Вот, Денис Анатольевич, полюбуйтесь на красавца.
– Бессонов театрально простирает руку в сторону арестанта.
– Взят с оружием в руках при попытке захватить Финляндский вокзал. Помимо всего прочего обвиняется в убийстве своего ротного командира штабс-капитана Лашкевича.
– Ты кто таков будешь, красавец?
– Пытаюсь завязать знакомство.
– Лейб-гвардии Волынского полку унтер-офицер Тимофей Кирпичников...
– В голосе сквозит тоскливая и безнадёжная усталость.
– Ну, рассказывай, унтер-офицер.
– А чё рассказывать-то? Я уже всё порассказал.
– Господину капитану интересно, как на Знаменской дело было.
– Приходит на помощь Бессонов.
– Ну, известно как. Выставили нас на площади этой, штоб мы шествия не пропускали. Так и стояли, не жрамши, не пимши, с семи утра до часу ночи... Сначала бабы шли, кричали "Солдатики, родные, не стреляйте!". Я тогда к Лашкевичу подошёл, говорю, мол, за хлебом же идут, чего стрелять-то. Он тогда ешо трезвый был, разрешил пропустить. Так и прошли они... А потом другие шли, в тех уже стрелять было приказано. А Лашкевич, да прапорщики наши, Воронцов-Вельяминов, да Ткачура кажную четверть часа в гостиницу бегали. Говорили, што, мол чаю попить. Тока водку оне там пили, по запаху слышно было... А пока оне грелися, я солдатам говорил, што, дескать, погибель со всех сторон. Будем стрелять - беда, не будем - тож беда, под суд пойдём. А потом решили целиться поверх людей. Тока не помогло это. Када залп дали, толпа вся не побегла, часть к парадным и воротам жаться начала. Воронцов снова командовал стрелять, а опосля, видя, што мы не попадаем, отобрал у Слескаухова винтовку и сам начал стрелять. Барышню ранил, в коленку попал ей, господина какого-то сбил на мостовую, потом дострелить хотел, всего троих убил и двоих ранил. Потом Ткачура прибёг, тож винтовку взял. Девчонку какую-то ранил, в бабку стрелял...