БП
Шрифт:
Вот и пойми после этого генералов. То ли похвалил, то ли кулаком перед носом помахал… Ладно. Надо пойти кемарнуть пару часиков, как-никак, вторые сутки пошли… Только вот пришлось до утра клевать носом на узле связи, подрываясь на каждый новый звук, заодно принимать какие-то депеши, отвечать на звонки, сообщавшие, что русские прекратили наступление из-за темноты, и не отдаст ли генерал Гутьер приказ их срочно контратаковать. Пришлось выслушивать эту белиберду и честно отвечать, мол, что генерал пока что такой приказ отдать не может, ждите рассвета.
Никогда еще с таким нетерпением не ждал, когда стукнет
– Я хочу услышать ваш ответ, господин генерал.
– В свою очередь, герр гауптман, я могу просить перед тем, как ответить, ознакомиться с последней оперативной обстановкой?
– Конечно, идемте…
В оперативном зале фон Гутьер внимательно читает принесенные из соседней комнаты телеграфные ленты, что-то смотрит на карте, потом снова читает… Так продолжается минут пять, потом он поднимает на меня тяжелый взгляд и выдает свой вердикт:
– Гауптман Гурофф, я отдаю приказ о капитуляции корпуса. Но не думайте, что смогли меня напугать… Вы играете в шахматы?
– Очень плохо, господин генерал.
– Так вот, герр гауптман, ваше появление вчера… Это был даже не шах, а только опасность его… Но вот это… – Фон Гутьер показывает на ворох бумажных лент, лежащих на карте. – Это – уже мат…
Снова выхожу в эфир, теперь уже можно шпарить открытым текстом:
«Вызываю первую шашку России. В восемь ноль-ноль подразделения XXI корпуса должны прекратить сопротивление. Соответствующий приказ отдан командиром корпуса. Германцы должны сложить оружие, вывесить белые флаги и выслать парламентеров».
Ответ приходит быстро:
«Дождаться смены, прибыть со всем личным составом в Ясиневичи. Командиру – ко мне на доклад».
Расположившись на отведенном нам хуторе близ тех самых Ясиневич и даже накормив бойцов горяченьким с помощью поджидавших нас кухонь, отправляюсь на доклад к генералу. Начальство нахожу в одном из домов, куда протянута паутина телефонных проводов и постоянно царит какое-то нездоровое оживление. Все куда-то спешат, куда-то бегут, ординарцы скачут, как на пожар, в общем, – нормальная штабная жизнь. Натыкаюсь взглядом на генеральского денщика Прохора, который, считая меня знакомой и более-менее достойной личностью, кивает головой в сторону двери, делая при этом страшные глаза. Что-то мне это не нравится! Прохожу мимо телефонистов на генеральскую половину, докладываю по всей форме, мол, штабс-капитан Гуров прибыл и все такое…
Келлер смотрит на меня взглядом Змея Горыныча перед огнеметным залпом. Затем отпускает всех своих оперативников на пять минут. Блин, кажется, сейчас огребу хорошую скипидарную клизму, вот только знать бы еще – за что! Наконец-то мы остаемся одни, и звучит суровый генеральский вопрос:
– Объяснитесь, штабс-капитан! Почему нарушили приказ?
– Виноват, Ваше превосходительство, какой приказ я нарушил?
– Вы должны были перерезать узкоколейку Кобыльники-Лынтупы и дождаться подкреплений.
– Я этот приказ выполнил! И дорогу перерезал, и казаков дождался! После чего счел необходимым проявить инициативу и захватить штаб германского корпуса, который нам противостоял. Тем более, что оставил в качестве огневой поддержки половину пулеметов с расчетами.
– Вот только Ваши пулеметы и помогли казакам отбиться! – Генерал объясняет причину своей немилости. – Через полтора часа после Вашего ухода, Денис Анатольевич, на станцию напали германцы!.. Слава Богу, что без артиллерии, а то бы и пулеметы не помогли. А так и пехоту положили прямо у поезда, и кавалерии на дали развернуться. А там и казаки с фланга ударили. Кстати, как старшего над пулеметчиками зовут?
– Андрейка-Зингер… Виноват, урядник Шепелев.
– Напишите представление на него, по словам есаула грамотно командовал… И впредь, Денис Анатольевич, хотя бы ставьте начальство в известность о своих планах. Война с точки зрения командира роты, или батальона, и с точки зрения командующего корпусом – разные вещи. Я сейчас уподобляюсь повару, у которого на плите десяток кастрюль и сковородок. И я должен быть уверен, что мои подчиненные находятся там, куда я их поставил, а не занимаются опасной самодеятельностью!
– Извините, Федор Артурович, об этом не подумал.
– Не подумал… Тоже мне, Суворов нашелся… Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу… – Ворчливо передразнивает Келлер с интонациями ефрейтора Александрова, и продолжает уже вполне мирно. – Вот когда будете думать, тогда и вырастете до генерала, а пока ходите штабс-капитаном. Ладно, оставим это… Собирайте свой батальон, им – сутки на отдых, а Вы оставляете кого-нибудь командовать вместо себя, берете десяток человек и убываете в Минск.
– За что такая немилость, Федор Артурович? Только начали воевать!..
– Вы, Денис Анатольевич, генерала пленили, вот и возитесь. А, если серьезно, со мной связался капитан Бойко и просил отправить Вас на базу. Туда прибыл небезызвестный Вам ротмистр Воронцов с группой «прикомандированных» офицеров и привез какую-то важную конфиденциальную информацию. Что же касается желания повоевать… Наступление заканчивается. – Келлер зло и язвительно усмехается. – Пока генералы Рагоза и Эверт думают, да гадают, вводить войска второго эшелона, или нет, германцы уже почти соорудили новую линию обороны, хорошо, хоть что задачи, поставленные Ставкой, мы почти выполнили… Эх, ведь мы могли бы прогуляться аж до Балтики. А у Вас, Денис Анатольевич, были бы все шансы заскочить в Ковно и познакомиться с генералом Эйхгорном и его штабом…
Кажется, я понимаю истинную причину генеральского гнева…
Смотрю на проплывающий мимо пейзаж с элементами недавнего боя и терзаюсь не совсем удобным для меня вопросом. Почему на Руси во все времена высокое начальство относилось к врагам не в пример лучше, чем к своим подчиненным? Или это все же после Петра Алексеевича с его преклонением перед немцами и голландцами пошло? Как нам куда-то наступать, или передислоцироваться, так пожалте, типа, на «ать-два-три». А как генерала, пусть даже и пленного, везти, так аж два авто нашлось. И даже с водилами, которые с радостью променяли перспективу невзначай попасть под шальной германский снаряд неспешной транспортировке пленного в штаб. Причем, судя по выражению их лиц, оба чувствовали себя героями дня без галстуков, типа, если бы не мы, чтобы вы без нас делали.