БП
Шрифт:
– Так есть уже Георгиевский батальон, зачем еще? – Подпоручик выражает недоумение.
– Ха! Батальон чегой сейчас делает, а? Правильно – Ставку охраняет. Как бы на пенсионе живут. – Прапорщик довольно улыбается. – И никуда оттудова оне не денутся. А вот мы… Ух, развернемся!.. Вон через два дня в церкви при Георгиевской общине сестер милосердия, што на Оренбургской, торжественный молебен будет, а потом… Ладно, скажу, только штоб никому, слышь?
Опосля молебна оружие выдавать будут. Ну, в смысле, кажному по японскому карабину, по бебуту и по нагану офицерскому, да всё с гравировкой Георгиевского креста! Во как!..
– Вот прямо там и будут выдавать? – В голосе подпоручика звучит неприкрытый сарказм.
– А вот прямо там и будут!
– И что же, Феденька, вы оружие, как картошку в лабазе хранить будете?
– Да ему там полежать-то всего ночку, – и всё. Наутро раздадут. И охрану поставим, – пару легкораненых из того же госпиталя. Найдем какую-никакую берданку им для солидности. Да и не знает про этое никто… Но самое главное – опосля, как войну закончим, оружие значит в подарок останется… Ну, давай, еще разик по чайку-то!..
Так, лихорадочно размышлял Рудольф Густавович, занятно, очень занятно… Можно, конечно, написать что-либо наподобие "Великий Князь Михаил готовит диктатуру!", но вот стоит ли?.. Что я получу? Обычный гонорар?.. А что, если?..
Герсон вспомнил о своем приятеле и коллеге из числа британских журналистов, периодически появляющемся в Питере. Его всегда интересовали новости и сплетни, имеющие отношения к военным сферам. И он щедро оплачивал информацию фунтами, или же мог поделиться "Полезным подарком для друга, едущего на фронт" (стандартный набор для английских солдат, включавший в себя шприц и ампулы с морфием и кокаином).
А бравые вояки, потеряли интерес к служебным делам, тем более, что официант сервировал стол, и они с аппетитом приступили к поеданию бифштексов, периодически прикладываясь к стаканам, в которых, судя по всему, был коньяк, лишь для соблюдения условностей слегка разбавленный чаем.
Рудольф Густавович приняв окончательное решение, устремился к телефону, стоявшему в гардеробе. По первому номеру приятеля найти не удалось, пришлось обзвонить еще нескольких своих знакомых, пока ему не повезло застать англичанина у мадам Н…
Когда он вернулся, оба офицера уже закончили с обедом, расплатились и вышли. Зайдя во вторую по ходу подворотню, они встретили неприметного мужчину не старых еще лет, по виду – средней руки доктора, и перекинулись с ним парой слов…
Уже поздним вечером этот же мужчина беседовал с полноватым господином в кабинете последнего.
– Вскоре после ухода прапорщика Ермошина и подпоручика Федорова, господин Герсон отправился на встречу со своим британским другом. Это отследили наши коллеги из "Летучего отряда". Англичанин после разговора прямиком направился на Мойку, девятнадцать, в пресловутое Бюро военного паспортного контроля.
– Думаете, поверили? – Хозяин кабинета скептически смотрит на собеседника.
– Думаю, – да, Алексей Алексеевич…
– Со складом всё получится как надо? – Дождавшись утвердительного кивка, хозяин продолжает. – Наблюдение выставить загодя, чтобы никто ни сном, ни духом. Привлекайте еще раз "Летучих". Разбитый ящик приготовили?.. Хорошо, можете быть свободны. Обо всех изменениях докладывать незамедлительно.
Дождавшись, когда гость закроет дверь, Алексей Алексеевич направился к телефонному аппарату…
– Алло!.. Виктор Андреевич?.. Ротмистр Бессонов Вас беспокоит. Прошу передать для Дениса Анатольевича: рыбка клюнула, ждите гостей…
Часть 20
В конце января семнадцатого года жизнь в Петрограде по-прежнему напоминала суетливо-деятельный муравейник. Рабочие в утренних сумерках жидкими ручейками вливались в заводские ворота, гимназисты и студенты спешили на занятия, чиновники составляли письма, отчеты, циркуляры и еще кучи никому не нужных документов, оправдывая свою бездеятельность или получая от сомнительных сделок очень неплохие дивиденды, чтобы вечером спустить их в ресторанном угаре. Кухарки, экономки, служанки, домохозяйки спешили на рынки и в булочные, чтобы запастись продуктами впрок из-за постоянно ползущих слухов об их скорой нехватке. Умело кем-то распускаемые, эти слухи расходились по столице, как круги по воде и касались не только продовольствия… Знающие люди сами видели во дворце у царицы телефон, по которому можно было напрямую связаться с кайзером… Великий князь Михаил, решив уподобиться новому Чингизхану, хочет ввести в Столицу свою любимую Дикую дивизию, которая не пощадит ни младенцев, ни стариков… У германцев появилась новая пушка огромного калибра, одного снаряда хватает, чтобы перемешать с землей целый батальон, а то и полк… Великий князь Михаил по старой привычке отбивать жен у своих офицеров, составил в Москве себе уже целый гарем из таковых… В запасных батальонах солдатам урезали пайку аж в два раза, скоро продуктов в городе совсем не станет, потому, что продавшийся с потрохами немцам Штюрмер приказал тайком вывозить всё в Германию… Всё было как всегда, но над городом уже повисло ощущение чего-то зловеще-неотвратимого… Происходили, правда, порой события, не столь заметные в обыденной жизни, но ничуть от этого не менее важные…
Пахом Игнатьевич, держа в руках чашку с горячим чаем, стоял возле окна своей комнаты на втором этаже и самодовольно наблюдал за мерзнущей на утреннем морозце очередью в хлебную лавку. Его лавку… Ощущения дрожавших внизу людей были хорошо ему знакомы. Когда-то и он, подобно им пытаясь унять дрожь от холода и судороги голодного желудка, мечтал о том дне, когда не надо будет со страхом думать о том, что поесть завтра, где проспать ночь, кому и сколько раз за это поклониться. Мальчишка на побегушках, откликающийся на кличку "Сучонок", подмастерье в пекарне, приказчик в хлебной лавке, а затем и хозяин оной… Еще тогда, в голодном детстве он понял, что единственный товар, на который спрос будет всегда, – это хлеб. И не прогадал. Теперь помимо лавки, гордо именовавшейся на вывеске "Булочной", у него была и своя пекарня, пусть и небольшая, но всё же!.. В которой, не покладая рук, трудились четверо работников. Также, как и он когда-то за кров над головой и небольшую копеечку…
Пахом Игнатьевич снисходительно посмотрел на какого-то мальчишку в тощенькой, не по сезону, одёжке, притоптывавшего на месте, чтобы согреться, и сделал еще глоток чая. Вот так с детства надобно молодежь жизни учить, чтобы они эту самую жизнь ценили!.. Придет время, и будут они знать почём фунт лиха и что нужно сделать, чтобы его не хлебнуть…
Ладно, пора допивать чай и идти открывать своё заведение – времени уже предостаточно. Тот чинуша из Земгора, конечно, муку отдает подешевле, но и требует, чтобы очереди собирались побольше, да и слушки кой-какие людям подкидывались. И, что самое главное, проверяет, паскуда! Везде у него людишки есть, которые покрутятся вокруг, да около, да и донесут, что вот, мол, пообещался такой-то, да не сдержал слова, лавку открыл рано, очередь не собрав, не поморозив, да и покупателям ничего про грядущий голод не сказал, наоборот, успокаивал, что всё обойдется… А помощник чинуши – тоже молодец, тот еще жучила! Предложил мучку, которую они же и продавали, отправить подалее, где цена на хлебушек побольше, а навар – пополам…
Пахом Игнатьевич спустился вниз в лавку, потянул еще минут пять, перелистывая амбарные книги и краем глаза наблюдая за оживлением на улице, затем, не спеша погремев ключами, послал уже своего "сучонка" отпереть дверь снаружи и отодвинул засов…
– А ну, полегче, клуши безголовые! – Хозяин прикрикнул на ввалившихся с мороза женщин. – Пятеро здеся остались, остатние – вон на улицу!
– Побойся Бога, Пахом Игнатьич! Холодно ведь! Дай хоть погреться-то малость!..
– А ну цыть, курицы! Щас по одной воопче пускать буду!.. Куды лезешь, паскудное отродье?!.. – Лавочник, перегнувшись через прилавок, со всего маху даёт "леща" замёрзшему мальчишке, пытавшемуся пролезть к ароматным свежим караваям без очереди.