БП
Шрифт:
– Ты кто таков будешь, красавец? – Пытаюсь завязать знакомство.
– Лейб-гвардии Волынского полку унтер-офицер Тимофей Кирпичников… – В голосе сквозит тоскливая и безнадёжная усталость.
– Ну, рассказывай, унтер-офицер.
– А чё рассказывать-то? Я уже всё порассказал.
– Господину капитану интересно, как на Знаменской дело было. – Приходит на помощь Бессонов.
– Ну, известно как. Выставили нас на площади этой, штоб мы шествия не пропускали. Так и стояли, не жрамши, не пимши, с семи утра до часу ночи… Сначала бабы шли, кричали "Солдатики, родные, не стреляйте!". Я тогда к Лашкевичу подошёл,
– Ну как Вам, Денис Анатольевич? – Бессонов вопросительно смотрит на меня.
– Очень интересно… Благородий этих нашли?
– Пока – нет, скрываются. Но волнения прекратились, должны вернуться в батальон. По ним Особый трибунал будет работать. Скорее всего – отправят, как Вы говорите, "груз двести" до ближайшего кладбища.
– Груз двести – это про своих, а тут… В общем, понял.
– А теперь самое интересное… Рассказывай, как Лашкевича убил. – Подполковник вновь обращается к Кирпичникову.
– … Не я это… – Унтер сразу становится угрюмее. – … Када в казарму вернулись, все роптали, как это можно офицерам в баб, да стариков стрелять. Спать не ложились, думали-гадали, что назавтрева делать будем… А в роте у нас человек десять активных было… Ну, которые про политику говорили. От двое из них и привели его…
– Кого?
– Агитатора. Тож в шинели, штоб спрятаться удобнее было. До утра просидели, он всё нас уговаривал к демонстрантам присоединяться, штоб вместях, значит, быть. А утром на построении Лашкевич прибежал, скомандовал, штоб сызнова готовились и патронов поболе взяли. А мы и отказались идтить… Лашкевич из казармы выскочил, за подмогой побежал, да этый финн…
– Какой финн? – сразу интересуюсь, слишком часто о них слышу за последнее время.
– Да агитатор этый… Винтовку схватил и выстрелил из окошка. Сразу в затылок попал…
– С Литейного моста "пленных" недавно пригнали, среди них один финн есть. – Сообщаю новость Бессонову.
– У нас их уже четверо, всех ему показывали, пока что не признал. Покажем и новенького. – Успокаивает меня подполковник и обращается к арестанту. – А что ж ты убийцей назвался?
– Так я там самый старший был. Окромя их благородий…
– Вот так вот, Денис Анатольевич. – Бессонов дождался, когда уведут Кирпичникова. – Офицеры гвардии!.. Краса и цвет!.. Пусть даже ускоренных выпусков… Ночью все кошки серы. Будем разбираться…
Далее разговор не продолжился ввиду того, что одновременно со стуком в дверь появляется "Иван в квадрате", один из моих "призраков", прозванный так из-за ширины плеч, комплекции а-ля Поддубный и отчества "Иванович":
– Командир!.. Виноват, Вашскородие, дозвольте обратиться к батальонному!..
– Уже обратился. Продолжай. – Улыбается Бессонов.
– Его выскородие полковник Бойко к себе требует. Говорит – срочно…
Лицо непроницаемое, но в глазах чёртики прыгают. По тревоге так не оповещают, следовательно, сюрприз из приятных. Но срочно – значит срочно. Быстренько прощаюсь с подполковником, оставляя ему дальнейшие поиски ответа на вопрос "Who is who?" среди пойманных борцов за справедливость, и тороплюсь в штаб.
Захожу в кабинет, Валерий Антонович внимательно слушает кого-то, сидящего спиной ко мне… Нет! Не кого-то!.. А Его благородие хорунжий… Опаньки! И даже не хорунжий, а уже сотник Григорий Михайлович Митяев!..
Правые ладони встречаются со звуком почти пушечного выстрела, а потом мы с Гришей начинаем, довольно урча, тискать друг друга в объятиях.
– Ну-с, господа офицеры, вы тут пообщайтесь, только прошу мебель не ломать, а я пойду узнаю, что нового на телеграфе. – Валерий Антонович деликатно оставляет нас одних.
– Ну, здравствуй, Гриш! – Заканчиваю "поединок" ничьёй.
– Здоров будь, Денис! Давненько ж мы не виделись!.. – Михалыч довольно улыбается. – Навроде, в Первопрестольной рядышком квартировали, а не вырваться никак было… Как вы тут справились?
– Нормально. Только я самое интересное пропустил…
– Не, ну ничего себе, – пропустил! А Царское Село на уши кто поставил? – Митяев давно уже взял на вооружение мои словечки. – А главарей этих кто пеленал? Это называется – пропустил?.. Помнишь, ты как-то рассказывал про нонешнего кайзера, што он во все дела лез по делу и не по делу? Как ты там говорил?
– Он хотел быть младенцем на всех крестинах, невестой на всех свадьбах и покойником на всех похоронах. – Отвечаю по памяти вычитанное когда-то у Пикуля.
– Ну так это ж, прям, про тебя, брат, сказано. – Широко улыбается Михалыч.
– Ладно, хорош наезжать… Рассказывай, как вы там справились?..
– Ну, скажу сразу – твои барышни живы и здоровы. Так же, как и все остальные у академика. Там Анатоль Иваныч комедь крутил. – Михалыч сбивается с "приличного" русского языка, которым пришлось овладеть, будучи постоянно рядом с Регентом, на свой нормальный. – За што купил, за то продаю, он сам рассказывал… В Институт толпа двинула где-то с роту, человек двести. Сброд всякий, половина – гопота Хитровская. Только командовали ими пополам урки с горе-вояками какими-то. На пяти грузовиках, промежду прочим! А сзаду ешо парочка порожних. Для хабару, видать…
Только вот в незнанках были, што за орешек их поджидает. А у Дольского в кентаврах хоть и не Вильхельмы Телиевые, но стреляют – дай Бог каждому. С двух засад по дороге повыбили почти всех главарей. От и осталась парочка, которая всю чесну компанию и подвела… Под самые ворота… Помнишь последний поворот? От как раз за им Анатоль Иваныч и поставил два бронехода, сразу всю дорогу перекрыл…
– Погоди, что за бронеходы?
– А это тебе лучше знать, твой же тестюшка на том заводе у Павлова командует.