Брачная ночь
Шрифт:
Дети рассматривают Бэтмена, но их матери глядят только на воздушный шар. Ничего удивительного, ведь это – разрисованный моей губной помадой ультратонкий «Дьюрекс федерлайт». В надутом виде он оказался на удивление большим; только отстойник на макушке почти не изменился и кокетливо покачивается на ветру.
Кто-то громко фыркает. Кажется, это Анна. Я оглядываюсь, но ее лицо – как и лица остальных – выглядит совершенно непроницаемым.
– Вот это да, Ной! – несколько растерянно произносит миссис Хокинс. – Какой большой у тебя… воздушный шар!
– Это просто неприлично! – внезапно выпаливает Джейн и прижимает к груди свой круизный лайнер, словно пытаясь за ним укрыться. – В конце концов, это школа! Здесь дети!..
– И, с их точки зрения, это просто воздушный шар, – парирую я. – Точнее, монгольфьер. К сожалению, муж меня подвел, – извиняющимся тоном добавляю я, глядя на миссис Хокинс. – Пришлось импровизировать.
– Вы… хорошо потрудились, миссис Фиппс, – миссис Хокинс берет себя в руки. – И очень творчески подошли к… к выбору материала.
– А если он лопнет? – вмешивается Джейн.
– У меня есть запасные, – твердо говорю я и протягиваю миссис Хокинс весь свой запас, держа упаковки веером, словно игральные карты. Мгновение спустя до меня доходит, как это выглядит со стороны. Мои щеки пылают, и я тщетно пытаюсь прикрыть пальцем надписи на пакетиках. «Рифленые». «Для особой чувствительности». «Силиконовая смазка». «Дополнительная стимуляция». Мои пальцы движутся как щупальца морской звезды, но все тщетно – моя коллекция слишком велика, и пальцев не хватает.
– Я думаю, если что-то случится, мы сможем найти для Ноя подходящий шар в классе, – дипломатично замечает миссис Хокинс. – А эти шарики лучше оставьте себе. Они вам еще… – Она колеблется, подыскивая подходящее слово.
– Вы правы! – спешу я ей на помощь. – Они действительно пригодятся мне для… – Я пронзительно смеюсь. – То есть нет. Не пригодятся. Я не собираюсь ими пользоваться, хотя… как человек ответственный… Должна же я позаботиться о…
Я замолкаю. Кажется, я только что посвятила всю эту толпу (в том числе – учительницу собственного сына) в подробности своей сексуальной жизни. Ума не приложу, как такое могло получиться, но это именно так!..
– Ну, в общем, я их действительно заберу… – делаю я отчаянную попытку исправить положение. – И использую… или не использую, – я поспешно заталкиваю презервативы обратно в сумочку, роняю черный ароматизированный «Монплезир» и поспешно наклоняюсь за ним, пока его не поднял кто-нибудь из семилеток. Остальные матери глазеют на меня разинув рты, словно на их глазах только что произошла автомобильная авария.
– Надеюсь, выставка пройдет хорошо, – добавляю я. – Всего хорошего, Ной.
Я вручаю сыну воздушный шар, целую, потом поворачиваюсь на каблуках и быстро шагаю к машине. Мне не хватает воздуха, я почти задыхаюсь и обливаюсь потом, хотя погода стоит довольно прохладная. Только на обратном пути я немного прихожу в себя и набираю номер Барнаби.
– Ты не поверишь, что мне сегодня устроил Дэниел! – бросаюсь я с места в карьер, как только он берет трубку. – В школе Ною задали сделать модель монгольфьера, но Дэниел не сказал мне об этом ни слова, и…
– Флисс, – перебивает меня Барнаби. – Успокойся.
– Как я могу успокоиться, если вместо воздушного шара мне пришлось вручить учительнице надутый презерватив?
Я слышу, как Барнаби хохочет, и снова вспыхиваю:
– Это не смешно! Совсем не смешно. Дэниел ведет себя как… как самая настоящая эгоистичная скотина. Он только делает вид, будто ему есть какое-то дело до сына, но на самом деле Дэниел думает только о себе, и…
– Флисс! – Сейчас в голосе Барнаби слышатся стальные нотки, и я замолкаю на полуслове. – Когда это прекратится?
– Прекратится – что? – переспрашиваю я, нервно облизывая пересохшие губы.
– Твои ежедневные звонки с жалобами на Дэниела – вот что. Скажу тебе на правах старого друга: если так будет продолжаться и дальше, ты сведешь с ума всех, и в первую очередь – саму себя. Жизнь не без дерьма – запомни это, о’кей?
– Но…
– Неприятности могут случиться с каждым, и они случаются, но нет никакого смысла снова и снова возвращаться к тому, что было. Прошлое есть прошлое, Флисс. Забудь о нем. Тебе нужно двигаться дальше, заново строить свою жизнь. Сходи, что ли, к кому-нибудь на свидание, только ради всего святого не надо рассказывать мужчинам про белье своего бывшего мужа.
– Что ты имеешь в виду? – притворяюсь я удивленной.
– Ты прекрасно знаешь, что!.. – фыркает Барнаби. – Это было свидание. Свидание! – (Судя по голосу, он действительно разочарован.) – Ты должна была флиртовать с Натаном, но вместо этого ты включила свой ноутбук и прочла ему свое досье на Дэниела.
– Я читала не все… только отдельные места! – пытаюсь я оправдаться, машинально нащупывая висящую на груди флешку. – Мы разговаривали, и я упомянула, что у меня, мол, все записано, а он… Мне показалось, ему будет интересно!
– Тебе именно показалось, – грохочет Барнаби. – Натан хотел быть просто вежливым, а ты… ты добрых пять минут зачитывала ему, какого числа твой муж разбросал по комнате носки, трусы и прочее.
– Не пять! – горячо возражаю я. – Это… преувеличение!
Но я чувствую, как мои щеки снова начинают гореть. Пять минут? Ну, может быть, и пять… К этому времени я уже порядочно выпила, так что… О привычке Дэниела как попало разбрасывать свое белье я действительно могу говорить бесконечно.
– Ты помнишь нашу первую консультацию, Флисс? – спрашивает Барнаби. – Помнишь, что ты мне говорила? Ты обещала, что не ожесточишься, что бы ни случилось. Не превратишься в мелочную, озлобленную стерву…
Услышав это последнее слово, я невольно ахаю:
– Я вовсе не ожесточилась. И не превратилась в ст… не озлобилась! – Я лихорадочно пытаюсь подобрать слова, чтобы выразить все, что я чувствую. – Мне просто очень… грустно. Я подавлена и растеряна, но пытаюсь подходить к вопросу философски!
– Натан сказал, что ты именно ожесточилась.
– Я не ожесточилась! – Я почти ору. – Уж мне-то лучше знать, ожесточилась я или нет.
На том конце линии воцаряется тишина. Я тяжело дышу, а мои ладони на рулевом колесе взмокли и стали скользкими. Мысленно я возвращаюсь к моему «свиданию» с Натаном Форрестером. Тогда мне казалось, что мой рассказ звучит достаточно отстраненно, даже с иронией, словно я сама подшучиваю над собственными несчастьями, однако мне и в голову не пришло, что Натану он ничуть не интересен. Он, во всяком случае, никак не дал мне понять, что ему что-то не нравится, что ему скучно. Что же получается – и Натан, и все остальные только и делают, что жалеют меня, убогую? Дают выплакаться в жилетку, потакают моим слабостям, и так далее?..