Брачная ошибка

Пробст Дженнифер

Макс вспомнил тот день, когда узнал правду. У всех детей были отцы, а он всегда удивлялся, почему у него нет, и наконец спросил у матери. Она рассказала ему все с таким спокойным достоинством, с такой любовью, что он поверил: все будет хорошо. Она никогда не лгала, но все равно Макс потом еще несколько месяцев на нее злился. За то, что сказала правду. Ну что ей стоило соврать: сказала бы, что отца убили на войне или что он принес себя в жертву ради семьи или погиб в какой-нибудь ужасной катастрофе, – хоть было бы чем похвастать перед одноклассниками.

Но

мать не стала скрывать, что отец ушел, когда родился он, Макс. В маленьком консервативном городке это была главная тема для сплетен – о них шушукались без конца, как ни о ком другом. Ходить в церковь, сидеть там на скамейке каждое воскресенье было пыткой. Разводы здесь не одобрялись, и его мать была единственной, кто нарушил это непреложное правило. Друзья и родственники по большей части старались оберегать их от совсем уж откровенной жестокости, а со временем Макс научился отгораживаться от всего так, чтобы ничто не могло его ранить.

Мать старалась дать ему все, однако страстное желание узнать, почему же отец от него отказался, преследовало его годами, оставляя внутри чувство пустоты. Разве все отцы не обожают своих новорожденных детей до беспамятства? Чего же в нем не хватало, такого, что есть у большинства мужчин? Как мог человек, только что ставший отцом, бросить свою семью и ни разу больше не объявиться?

Когда Максу наконец исполнился двадцать один год, он решил это выяснить.

С помощью Интернета и собственного трастового фонда он узнал, что Самюэль Максимус Грей живет в Лондоне. Он навсегда запомнил этот убогий лондонский пригород. Грязь. Теснота. Бедность. Его когда-то состоятельный, всегда безупречно одетый отец уже потерял и состояние, и положение. Макс дошел за ним до местного паба, а затем смотрел, как он таращится в телевизор и пьет пинту за пинтой. Наконец Макс подошел. Он запомнил эту встречу во всех подробностях, словно она проходила в замедленной съемке.

– Вы меня узнаете?

Он стоял перед отцом, и сердце у него колотилось, а по телу бежали струйки пота. Этот человек совсем не походил на того, молодого, улыбающегося, с маминых фотографий. Этот был лысый, с заплывшим лицом. Глаза мутные, – видимо, неумеренные развлечения и выпивка даром не прошли. Он поднял взгляд от своего «Гиннеса» и прищурился в полумраке бара. Долго вглядывался в него. Макс чувствовал, как здесь пахнет арахисом, дымом, пивом и жизненным крахом.

– Ну как же, блин. Узнаю. – В его голосе слышался легкий британский акцент. – А ты на меня что-то мало похож.

Макс ждал, но отец только молча смотрел на него. Ни извинений, ни смущения. Ничего.

– Что ты тут делаешь?

– Я хочу знать почему. – Макс переступил с ноги на ногу. – Почему ты ушел?

Отец покачал головой и отхлебнул большой глоток пива. Вытер рот тыльной стороной ладони.

– Тебе

что, денег не досталось?

– Да достались мне эти чертовы деньги.

– Так чего тебе от меня надо? – передернулся отец. – Я от тебя отказался, зато дал тебе все, что нужно для жизни.

Максу стало тошно, но он сдержался, понимая, что надо довести разговор до конца.

– И тебе никогда не хотелось остаться? Ради моей матери? Ради меня?

– Я любил твою мать, но никогда не обещал, что буду с ней. – Его голубые глаза стали жесткими. – Мне не нужна была семья. Я сделал для тебя лучшее, что мог сделать. Дал тебе достаточно, чтобы ты жил своей жизнью и оставил меня в покое.

Вот она правда – яснее некуда. Отец никогда его не хотел. Никогда ни о чем не жалел. Никогда даже не думал о них.

Открытые, незатянувшиеся раны горели огнем, но Макс держался стойко. Ничего, заживет. Больше ничто и никогда не причинит ему такой боли.

– Спасибо, что все прояснил, отец.

Он вышел из паба и ни разу не оглянулся.

Макс разглядывал на свет янтарную жидкость. И почему именно сегодня он вспомнил об этой встрече? Он редко думал об отце и никогда до сих пор не сомневался в своих решениях относительно женщин. Карина ничего не знала о его личной жизни, однако, кажется, каким-то шестым чувством угадала, что им движет. До сих пор этого не понимала еще ни одна женщина, кроме матери. Макс подумал, это ее молодость и невинность его привлекают. Он всегда хотел иметь сестренку, которую можно было бы беречь и защищать.

Так почему же он больше не думает о ней как о сестре?

Воображаемые картины, как она целует Эдварда, сводили его с ума. Правда, он сделал Эдварду достаточно суровое предупреждение, и можно быть уверенным, что ничего серьезного не случится. А можно ли? Может, позвонить Майклу? Или Эдварду на мобильный? Нет, они решат, что он рехнулся. А может, съездить к ней и убедиться, что все хорошо?

Он побарабанил пальцем по подбородку и всерьез задумался. Может, и правда поехать?

И тут раздался звонок в дверь.

Макс вытащил ногу из-под головы Рокки и вышел в коридор. Кто бы это мог быть так поздно, да еще в субботу? Может, Лора вернулась? По такому-то ливню? Через боковое окно он вгляделся в одинокую фигурку на крыльце. Да это же…

Он повернул дверную ручку:

– Карина?

У него приоткрылся рот. Она вся дрожала, стоя на верхней ступеньке крыльца, тонкое платье, промокшее насквозь, облепило тело. Волосы висели вокруг лица спутанными кудрями и липли к щекам. Она была босиком, из-под платья виднелись красные ногти на ногах, стоявших в большой луже воды. Он протянул руку, чтобы втащить ее в дом, но при первом же взгляде на ее лицо потрясенно замер.