Брачный контракт кентавра
Шрифт:
Администратор взялась за телефон.
– Валентиночка Михална, вы не отдыхаете? Гостья к вам прибыла, Маша Николаева… Проходите, она сказала, что будет очень рада вас увидеть.
Последняя фраза дежурной, без сомнений, адресовалась мне.
– Третий этаж, квартира восемь, – напутствовала меня портье. – Можно на лифте или пешочком, если здоровье позволяет. Хотите, провожу?
Отказавшись от любезного предложения, я дошла до нужной двери и позвонила.
– Открыто! – закричали изнутри.
Я смело шагнула за порог и поняла, что пожилые люди здесь имеют не комнаты, а квартиры,
– Машенька, деточка, – сказала Валентина Михайловна, – как я рада, что ты изменила свое мнение. Понимаю твою обиду, иди сюда скорей, я в гостиной.
Я заколебалась. Имя Маша и фамилия Николаева совсем не эксклюзивный вариант, если пороетесь в памяти, то непременно вспомните одну, а то и нескольких знакомых с такими данными. Лично у меня была одноклассница Мария Николаева, а в оркестре, где я в свое время щипала арфу, пиликали на скрипке аж четыре Машеньки, и одна из них, как и моя школьная подруга, была Николаевой. Но, судя по восклицаниям Валентины Михайловны, она поддерживает тесные отношения со своей Машей Николаевой, и стоит мне войти в комнату, как Привалова уличит меня во лжи. Хотя что мне мешает сказать: «Простите, вы ошиблись, я полная тезка вашей знакомой?»
Решив не теряться, я смело вошла в гостиную, увидела круглый стол под кружевной скатертью, два уютных кресла, пианино, множество книжных полок и полную даму, облаченную в темно-серое платье. В руках она держала большую круглую лупу, на коленях у нее лежала книга.
– Глаза совсем плохие стали, – пожаловалась Валентина Михайловна, – пытаюсь с увеличительным стеклом читать, а слова все равно расплываются. Но, несмотря на слепоту, вижу, какая ты стала красавица, вылитая Люсенька. Твоя мама обладала уникальной внешностью! Садись, деточка, и разреши мне дать ответы на вопросы, которые тебя мучают.
Я уселась в кресло и решила объяснить старушке, как обстоит дело.
– Простите…
– Нет, – моментально перебила Валентина Михайловна, – извинения должна просить я!
– Понимаете, – я повторила попытку, – просто…
– Лучше сама буду говорить, – повысила тон Привалова. – Мне до смерти недолго, надо навести порядок в делах. Не хочу уйти на тот свет, оставив плохую память о себе у дочери Люсеньки.
– Но… – снова заикнулась я.
– Тише, – властно сказала старуха, – слушай, не перебивай. Когда я вчера позвонила тебе, сказала: «Милая Машенька, приезжай, выслушай мой рассказ, он наведет полнейшую ясность в твоей голове», ты сурово ответила: «Мама умерла, ваши слова не имеют для меня никакого смысла, забудьте этот номер телефона, нам не о чем беседовать!» Я очень расстроилась и даже заплакала, но потом поняла: ты имеешь право меня ненавидеть, потому что не знаешь правды. Я никому не могла ее сообщить, но очень трудно уходить на тот свет, зная: здесь остается человек, который испытывает ко мне несправедливую злость. И сейчас я счастлива, что ты переменила мнение. Итак…
– Валентина Михайловна, подождите! – воскликнула я.
– Нет! – затрясла головой старуха. – Если ты не дашь мне сказать, я умру с огромным грузом на совести. Думаешь, мне легко было решиться на звонок тебе? Не перебивай, выполни последнее желание
Из глаз Валентины Михайловны потекли слезы, мне было очень неудобно и некомфортно. Но сейчас уже поздно называть свое настоящее имя, придется выслушать чужие секреты. Настоящая Маша Николаева, похоже, совсем не торопится в дом престарелых, и роль исповедника досталась мне.
Глава 33
Одинокая Люсенька, мама Маши и подростка Юры, познакомилась со вдовцом Федором в тот год, когда дочери Николаевой исполнилось семнадцать, а сыну четырнадцать. Девушка хотела своей маме счастья, Привалов Маше сразу понравился. Люся же мгновенно влюбилась в него и откровенно ждала предложения руки и сердца. Но ей так и не удалось сменить в паспорте фамилию. Как-то вечером к Николаевым приехала Валентина Михайловна и заперлась с Люсей в ее спальне. Женщины явно не хотели, чтобы их разговор слышала Маша, но та отлично знала: если залезть в детской под стол и прислониться ухом к дырке, из которой выходит труба отопления, то станешь невидимым участником беседы.
– Замуж за Федора ты не пойдешь, – отрезала Валентина Михайловна, – я не разрешу своему сыну завести еще одну семью, его супруга Вета скончалась меньше года назад.
– Но почему? – заикнулась Люся. – Я хорошая хозяйка, люблю Федю, буду о вас заботиться.
– Я не нуждаюсь в ваших ухаживаниях, – отрезала потенциальная свекровь. – Порви с Федором, иначе случится несчастье.
В подобном ключе диалог шел больше часа, потом старуха перешла на едва различимый шепот, и Маша не услышала эту часть беседы. Затем Люся разрыдалась и пообещала:
– С сегодняшнего дня никаких встреч с Федей.
– Ну и славно! – воскликнула гостья. – Прощай.
Мама плакала так горько, что у Маши переворачивалось сердце. Девушка вылетела из детской и успела остановить Валентину Михайловну у выхода.
– Как вам не стыдно? – запальчиво закричала студентка-первокурсница. – Не лезьте в чужую любовь! Кто вам разрешил рушить мамино счастье?
– Ты еще маленькая, – вздохнула мать Федора. – Не волнуйся, твоя мама скоро утешится и найдет другого.
– Я вас всю жизнь проклинать буду, – топнула ногой Маша. – Мама после папиной смерти в дядю Федю влюбилась. Чтоб вы сдохли за свою злость! Чем вам моя мама в невестки не годится?
Валентина Михайловна в ответ на грубость девушки не возмутилась. Она спокойно сказала:
– Надеюсь, что когда-нибудь я не побоюсь рассказать тебе правду. На самом деле вам обеим следует меня благодарить, я вас от большой беды спасла…
Валентина Михайловна судорожно вздохнула и прижала руки к груди.
– Вам плохо? – испугалась я.
Пожилая дама покачала головой.
– Нет, просто вспомнила, как ты несколько раз звонила мне и голосом, полным ненависти, говорила: «Знайте, я проклинаю вас, пусть у вас случится беда» – и бросала трубку. Правда, вот уже некоторое время ты не звонишь, но, думаю, это не потому, что простила меня, а из-за того, что я переехала сюда, отдав свою квартиру в обмен на приют. Тебя не удивляет, что я, имея сына, живу здесь, получаю заботу не от него, а от посторонних людей?