Брачный контракт с мадонной
Шрифт:
— И где твоя хвалёная наглость, Филя? — усмехнулась я. — Испугался собственной конуры только потому, что в ней перегорела лампочка?
Я на ощупь пробралась в зал и включила свет. Яркая люстра вспыхнула под потолком, и на мгновение я ослепла. Сзади дурным голосом заорал Филимон. Прежде чем прозреть, я успела удивиться странному поведению своего кота и уловить до боли знакомый одуряюще сладкий запах.
Когда очертания всех предметов обрели чёткую ясность, я всё поняла. В центре гостиной, в глубоком кресле восседал Геральд и перебирал в нервных руках сандаловые четки.
Почему-то мне в голову пришла дурацкая мысль, что всем своим видом он смахивает на палача.
Геральд смотрел на меня насмешливо, исподлобья, и тёмные шарики летали в его пальцах справа налево.
«Так вот почему тут пахнет сандалом», — оформилась первая мысль.
«А разве бывают палачи с чётками?» — нагнала вторая.
«И как он здесь оказался?» — отрезвила третья.
Щекам почему-то стало вдруг мокро, дождя здесь быть не могло, значит, это были банальные бабские слёзы.
— Я знала, что ты придёшь, — сказала я и сделала шаг к нему.
Опять где-то хрипло заорал Филимон, и я подумала, что старого маразматика пора усыплять.
— Знала?! — Геральд вскинул красивые брови, и его пальцы замерли на сандаловых чётках. — Ты знала, что я буду ждать тебя здесь?!
Я подошла к нему, села на корточки и положила голову на его чёрные кожаные колени.
— Я очень ждала тебя, день, два, три… Я прождала бы ещё бесконечно долго, если бы не позвонила соседка и не сказала, что мой кот не даёт ей житья. Я знаю, ты меня обманул, я Анель, а не Жанна, но мне наплевать! Лишь бы ты был со мной.
Филимон заорал совсем дурным голосом, и в его руладах мне ясно послышались человеческие слова: «Глупая курица!»
Или это сказала себе я сама?!
Чёрная кожа брюк под моею щекой сильно намокла, потому что слёзы лились из глаз, и не было механизма в моём организме, способного перекрыть им ход.
— Ты продал картины? — Я чуть приподняла голову и заглянула ему в глаза. — Мы теперь уедем в Америку?
— Продал картины? — Он в горсть собрал мои волосы на затылке и поднял мою голову выше, так, что подбородок задрался, а шею заломило. — Уедем в Америку? Дура! — прошипел он. — Господи, какая же ты дура!
Филимон заорал дурниной в чёрной пропасти коридора. Даю на отсечение голову, он орал: «Ду-ура!» Геральд держал меня за волосы, вернее, за рыжий парик, и смотрел мне в глаза. От него пахло сандалом, дорогим алкоголем и хорошим трубочным табаком.
— Ты куришь трубку? — спросила я, потому что остатки разума вытекли вместе с последними слезами.
— Курил, — усмехнулся он. — Курил. Теперь обо мне можно говорить только в прошедшем времени. Теперь я покойник, я без пяти минут покойник, и в этом твоя вина, чёртова дура Анель!
Филимон заорал на сей раз где-то совсем далеко, наверное, он пробрался на кухню. До меня не сразу дошёл смысл слов, сказанных Геральдом.
— Почему ты покойник? Почему по моей вине? — шею невыносимо ломило, она затекла, но я неожиданно испытала первобытное наслаждение самки, подчиняющейся воле самца. — Почему?
— Потому что картины, которые ты украла, оказались копиями! —
Горькая мысль, что все эти бредни про наслаждение самки не что иное, как гнусные атавизмы, отрезвила меня. Меня вдруг осенило, что от него пахнет гнилыми деревяшками, дешёвым пойлом и гадким палевом. Ещё меня осенило, что он просто мелкий подонок.
— Чёрт, — тихо сказала я. — Чёрт!
«Чо-орт!» — проорал Филимон на кухне.
Я рванулась назад, к двери, опрокинув спиной торшер. Рыжий парик остался в руке у Геральда. Он посмотрел на него с удивлением, и мне стало смешно: похоже, парень на полном серьёзе решил, что пока я ждала его в съемной халупе, то от нечего делать перекрасила волосы. Я расхохоталась ему в лицо. Он бросился на меня, но оказался чересчур пьян для таких резких маневров — споткнулся о длинную ножку торшера, упал и растянулся на животе, отсвечивая кожаной задницей. Нож с глухим стуком упал рядом с ним, проехал пару метров по скользкому полу и замер у моих ног.
Я нагнулась и подняла его.
Прелесть это был, а не нож. С удобной костяной ручкой, длинным лезвием и кровостоком. Особенно позабавил меня кровосток — узкий желобок по всей длине лезвия.
Я поняла, что ещё не созрела, чтобы опробовать этот кинжал в действии, поэтому развернулась и бросилась в ванную. Геральд ломанулся за мной.
Закрыть дверь за собой я не успела. Он подставил плечо и отжал её. Получалось, что я в западне и это сильно смахивало на дешёвенький триллерок. В подтверждение этой ассоциации на кухне снова заорал Филимон. Получалось, что если я сейчас же не пущу в ход нож, то «чёрный» Геральд задушит меня под вопли чёрного кота.
Эй, оператор, к съёмке готовы? Дубль!
Я сорвала с душа длинный металлический шланг и, направив его в лицо Геральду, крутанула кран с горячей водой. Струя кипятка под напором сработала лучше резиновой пули — Геральд отпрянул к противоположной стене и закрыл лицо руками, как барышня, впервые увидевшая голого мужика.
Я выключила воду, оставаясь в выгодной для себя позиции: одна рука на красном вентиле, в другой — шланг с насадкой, направленной в лицо Геральда. Нож я бросила в раковину — пардон, господин режиссёр, быть может, я нарушила ваши планы, и сцены кровавой расправы над главным злодеем не получилось.
— Анель, — Геральд отнял от лица руки. Ему всё же досталась порция кипятка, физиономия была мокрая и красная.
Как мне могло казаться красивым это лицо?
— Анель, нам надо поговорить.
— Надо, — кивнула я. — Ещё как надо! Ты будешь отвечать на мои вопросы.
— Сначала ты на мои.
Моя рука дрогнула на кране, пальцы вцепились в вентиль. Он всё понял правильно и быстро сказал:
— Хорошо. Валяй свои вопросы. Мы всё равно не выйдем отсюда, пока не договоримся.