Брад
Шрифт:
— Эй! — предупредил полицейский. — Хватит. Так не пойдет.
— А что он сделал? — спросил водитель.
— По лбу себе двинул.
— А-а — Ничего более умного водителю в голову не пришло, и он глубокомысленно покачал головой.
Джим смотрел в окно. Его не интересовало происходящее в машине. Все это он уже не раз видел. Настроение Брада менялось каждую секунду, и вспышки ярости только лишний раз подтверждали растущие подозрения адвоката.
— Помнишь, я тебе рассказывал, что решил изменить линию защиты? — Джим глянул на Брада и снова отвернулся. — Если тебе
— Прекрасная мысль! — хихикнул полицейский в штатском.
— Я не стану убеждать присяжных, что ты невменяем. Я собираюсь доказать, что это была самооборона. Договорились? Запомни, пожалуйста. У того парня бурное криминальное прошлое, таким не то что присяжные — лошадь подавится.
Брад представил себе, как давится лошадь. Как же такое могло получиться? Он совсем загрустил, вокруг глаз залегли новые морщинки. Браду не хотелось, чтобы лошадь давилась. Да и присяжные тоже. Но теперь он был готов к любому повороту. Может, они туда и едут? Смотреть, как убивают лошадь? Он снова постучал себя по лбу.
— Прекрати, Брад! — потребовал Джим и схватил Брада за руку. — И в суде так тоже не делай. Хорошо? А то мы неприятностей не оберемся.
— Да, судят-то по одежке, — сказал полицейский в штатском.
Джим старался урезонить клиента. Он глубоко вздохнул и продолжил:
— Я хочу показать, что ты выполнил свой гражданский долг. Чтобы все забыли о других обвинениях. Хочу представить тебя героем. Это наша единственная надежда. Если нам удастся перетянуть прессу на свою сторону, ни один судья в здравом уме не объявит тебя виновным.
Водитель глянул в зеркало заднего вида. На этот раз он не улыбался.
— Ты все продумал, верно, парень?
Брад повернулся к Джиму и поднял скованные руки. Адвокат вздрогнул, но Брад просто провел пальцами по его волосам, взъерошил их, хмыкнул и устало закрыл глаза.
— Дурак, — вспомнил Брад красивое, приятное слово.
— Прекрати! — повторил Джим. Он тихонько выругался и наспех пригладил волосы. Не хватало еще появиться на суде лохматым. В таком деле самое важное — внешнее впечатление. Джим оглядел костюм и галстук Брада. Андрена сама их выбирала. Она вообще зачастила к обвиняемому.
«Бог знает, что они там делали», — подумал Джим.
— Следите за его руками, — предупредил полицейский в штатском. Он потянул Брада за наручники и заставил сложить руки на коленях. Лицо полицейского стало неприятным, глаза угрожающе сузились.
Брад понял, что поступил плохо. Руками пользоваться нельзя. Теперь все за ним следят. Он посмотрел на свои ладони и тихонько пошевелил пальцами.
— Извините, — сказал Брад. Он не хотел никого огорчать, особенно тех, кто имел сейчас над ним такую огромную власть.
Джим разозлился. Кровь прилила к щекам. Разделять чувства и дело становилось все труднее и труднее. И ко всему еще теперь Брад хочет украсть у него жену.
Они повернули на нужную улицу. Полицейский в штатском напряженно подался вперед. Перед зданием суда собралась приличная толпа.
— Ведь этот парень толкнул твоего брата в огонь, — сказал полицейский Джиму. — Какого черта
Глава четвертая
КРАСНЫЙ ОЗНАЧАЕТ «СТОЙ»
Квейгмайер потыкал в кнопки автомагнитолы. Салон машины наполнился обрывками музыки и голосов. Наконец зазвучал церковный хор, пальцы Квейгмайера замерли.
— Отличная музыка, — сказал он бригадиру.
Тот рассеянно кивнул, глядя, как разгораются в листве солнечные лучи, как отступают хвойные леса по мере приближения к городу. Бригадир положил ладони на приборную доску. Вентилятор гнал горячий воздух.
— А я в церкви последний раз был еще пацаном, — сказал он. Зверски болело горло. Бригадир с трудом сглотнул, чтобы смочить воспаленные миндалины.
— О, это великолепное зрелище! — Квейгмайер глянул на пассажира. — Словно душа вылетает вместе со звуком. Это подлинное наслаждение, утешение для страждущих. Для всего человечества.
Бригадир кивнул, не отрывая глаз от дороги.
— Ты верующий?
— Вроде как.
— А какой конфессии? — приставал желтозубый.
— Да я и сам не знаю, — ответил бригадир.
Он подумал о сестре, которую отнял рак, вспомнил, как болезнь пожирала ее тело, а заодно с ее телом — его веру. Похороны поставили точку в душевных метаниях: вера легла в землю вместе с гробом. И хотя на этих похоронах бригадир держался молодцом, никто не знал, чего ему это стоило.
За очередным поворотом показались окна больницы. Бригадир увидел знакомое крыльцо и вспомнил, в какие часы обычно навещал сестру. Он объяснил Квейгмайеру, что когда-то и сам лежал в этом заведении.
— Балка стальная сорвалась. Прямо на башку. — Над названием больницы был нарисован большой красный крест. При виде его бригадир вспотел. — Последние мозги отшибло. Ничего, повалялся маленько в коме, потом очухался. Главное, не помню ничего. Будто умер. Сколько времени прошло — понятия не имею. Может, секунда, а может, пятьдесят лет. Вообще никакой разницы. Потом сказали, я две недели без сознания был. Это ж надо, целых две недели меня носило где-то! Врач все спрашивал, видал я черный туннель или нет? Думал, я ему про тот свет расскажу. Щас! Ни хрена я не видал — Бригадир горько усмехнулся. — А где ж тогда душа была? Где я был две недели? И почему потом вернулся? Чудно… — Больница скрылась из виду. Бригадир помолчал, потом продолжил: — А уж как тогда башка болела! В жизни такого не было. Думал, черепушка пополам треснула. Прямо чувствовал — вот одна половинка, вот другая.
— Нерешительность, — злобно прошипел Квейгмайер себе под нос. — Сплошные колебания.
— Ну, я и молился, чтоб голова, значит, прошла. Обещал ходить в церковь каждое воскресенье, на больницы жертвовать, китов спасать и все такое. — Бригадир тихонько рассмеялся. — Но вы же знаете, как оно бывает. Только полегче стало… сразу другое навалилось.
Он снова вспомнил сестру. Ее едва слышный шепот, ее растерянное лицо, ее тело на больничной койке — мертвое костлявое тело. Вот такой она и запомнилась. Умирающей. Бригадир застенчиво, совсем по-детски улыбнулся.