(Брак)ованные
Шрифт:
— Привет, сис, — улыбается виновато и бросает свои пожитки на пол. Что-то мне подсказывает: ничем хорошим такой его приезд не кончится.
— Привет, Тём, — отвечаю, но губы радостно не тяну. Сначала подробности, потом решу: счастье это или нет. — Объяснишь?
Он кивает, снимает обувь и куртку, а я так и стою в пижаме перед младшим братом, гадая, что произошло, раз он ко мне со всеми вещами притарахтел. Хотя догадываюсь я, что случилось у моего горе-третьекурсника юрфака. Артём чувствует себя здесь как дома: моет руки, потом тащится на кухню и включает кофеварку. Мудрый выбор для задабривания старшей и вредной сестры. Открывает
— В общем, мама меня выгнала из дома, — наконец говорит Артём, когда мы медленно пьем кофе. Точнее, пью только я, а он вертит кружку в руках. — Ну, не то чтобы прям выгнала, — он вздыхает, трет шею и прокашливается, собираясь с силами. И мыслями, если в его дурной голове такие имеются. — В общем, ей отец снова промыл мозги, а она решила, что может промыть их мне. Снова говорила, что мне надо бросать свой хоккей, что я от него тупею и что место в папиной адвокатской конторе пока еще свободно для меня, но скоро окажется занято тем, кому оно действительно нужно.
— А ты что? — спрашиваю, примерно понимая, куда все идет и что мог ляпнуть Артём. Они с мамой часто ссорятся на этой почве. Мне проще: отец Тёмы на меня никак не давил при выборе профессии, посчитав, что стоит юристом сделать родного сына, чтобы после завещать ему небольшое бюро. Я никогда к юриспруденции и не тяготела, а Артёма в какой-то момент увлек хоккей, да так сильно, что он был согласен на все, чтобы заниматься им. Вот и угодил в родительскую ловушку: они ему форму, он им — образование.
— Сначала молча слушал, — фыркает недовольно и тащит с тарелки последний кусочек сыра, — но потом она поставила ультиматум: либо я бросаю хоккей и иду работать к отцу, а не ищу подработки между тренировками, либо могу уходить из дома и начинать самостоятельную жизнь.
— И ты решил, что ее можно начать в моей квартире? — смеюсь и поднимаюсь с места. Артём смотрит на меня встревоженно. Вроде большой вымахал, а все равно еще ребенок и боится, что выставлю его за дверь.
— Я звонил, но ты не взяла трубку, хотел предупредить и напроситься к тебе пожить на пару дней, пока буду искать работу и жилье, — вздыхает тяжело и гипнотизирует черную жижу (остывшему кофе такое определение в самый раз). — Ты не против?
Не сдерживаюсь и все-таки обнимаю Тёму. Ненавижу быть втянутой в его конфликт с мамой, но выставить родного брата за дверь не могу. Он льнет ко мне, находя в моем слабом плече поддержку, и тоже обнимает. А я понимаю, что вопрос с жилплощадью нужно решать еще и из-за этого балбеса, который скоро окончательно помашет родителям рукой и уйдет из семьи, последовав моему — не самому лучшему — примеру. И что-то мне подсказывает, что соседом я обзаведусь надолго. И лучше это делать в собственной квартире, чем в съемной, где хозяева пристально следят за моей личной жизнью и количеством гостей.
— Конечно, не против, Тём, — целую его в макушку. — Можешь не торопиться с поисками квартиры, и, если так хочется сорить деньгами, платить аренду вместе со мной, — смеюсь, и он улыбается, наконец приходя в себя и возвращаясь к обычному состоянию.
— Спасибо, Ксю.
***
Артём нарушает график сборов, потому что мне целый час приходится объясняться с мамой и успокаивать ее по телефону, заверяя, что с ее драгоценным сыном под присмотром старшей сестры ничего не произойдет. Так
Турбо-режим спасает, вспоминаю былые годы, когда умудрялась собраться за один час и выглядеть при этом как королева. Артём тоже не мешает, валяется на диване в гостиной и с кем-то бесконечно чатится, периодически возмущенно вздыхая или посмеиваясь. Не замечаю, как летит время, и прихожу в себя только когда слышу звонок, противным звуком разносящийся по всем комнатам. Интересно, кто это мимо консьержа проскочил? Курьер?
— Тё-ё-ём, ты заказывал что-то? — спрашиваю и, взяв телефон, распахиваю дверь, попутно открываю приложение для бесконтактной оплаты, полагая, что мой прожорливый братец решил устроить ужин сильного и независимого мужчины с парой коробок пиццы, но вместо этого вижу того, кто точно не может прийти так рано, потому что я еще не готова и бегаю в халате, пусть с прической и макияжем. — М-мирослав? — таращусь на босса и ошарашенно отступаю в сторону, давая возможность пройти в квартиру. — Вы как-то рановато.
— Помешал? — спрашивает, когда закрываю за ним дверь и все еще не понимаю, как реагировать на Евсеева в своей квартире, когда я рассекаю по ней в неглиже.
— Предупредили бы, что явитесь за полчаса до назначенного времени, — улыбаюсь виновато, будто это я вломилась к нему домой. — Проходите, я… сейчас, — оглядываюсь, прикидывая, бежать в спальню или ванную, но сегодня мужчины вокруг явно решают все за меня.
Одеваясь на ходу, в прихожую вылетает Тёма. Поправляет свитер и приглаживает ладонью волосы, останавливается, пару секунд смотрит на Мирослава, делая какие-то свои, определенно неправильные, выводы. Кивает и улыбается.
— Артём, приятно познакомиться, но задержаться не могу, — пожимает Евсееву руку, пока тот обрабатывает полученную информацию и округляет глаза так, будто только что половины своего состояния лишился, а не увидел Савельева-младшего. — Я пошел, буду поздно вечером, веди себя хорошо, — щелкает меня пальцем по носу, как маленькую, быстро целует в щеку и под наше с Мирославом немое молчание влезает в ботинки и подхватывает с вешалки куртку. — Позвоню, если не приду ночевать.
— И где тебя носить будет? — спрашиваю, на что он только пожимает плечами и захлопывает дверь. Чертов малолетка. Выселю его из квартиры, пока по бабам шляться будет.
— Это ваш… — Мирослав прокашливается, переводит взгляд на дверь, на меня, а затем повторяет этот челночный бег еще пару раз, — очень молодой человек?..
Молчу и краснею, не веря, что Евсеев только что из тактичного босса превратился в любопытного мужика. Поджимаю губы, пряча улыбку, и глубоко вздыхаю, чтобы истерически не рассмеяться прямо посреди коридора. Скрещиваю руки на груди и, подавив порыв дикого гогота, который так и норовит вырваться, спрашиваю, хитро прищурившись:
— А вы с какой целью интересуетесь, Мирослав Станиславович? Переживаете, что жена молодых любовников домой водит? — без зазрения совести вгоняю его в неловкое положение. Пусть узнает, каково это. Евсеев молчит. Говорить со мной, видимо, не собирается. Только сильнее сжимает ручку портфеля, которая натужно скрипит, моля о пощаде.