(Брак)ованные
Шрифт:
Ева Яковлевна молчит, разглядывает нас с Мирославом, а после улыбается неожиданно приветливо и бросается с объятиями.
— Боже, Мир, ты почему не сказал мне, — мягко отчитывает Евсеева мама. — Я теперь выгляжу глупо перед твоей супругой. Вы очень красивая, Ксения.
— Спасибо, Ева Яковлевна, — киваю и неосознанно хватаюсь за плечо Мирослава, ища поддержки, потому что родственников слишком много, а я у себя одна. И хочу уйти отсюда целой как физически, так и морально.
— Если бы ты жила дома, а не неизвестно где, знала бы, как позорит твой сын всю семью, — вмешивается Яков Игнатьевич.
— Давай не будем устраивать сцен. Знаю, тебе очень хочется, но ради мамы, твоей жены, веди себя прилично, — осаживает отца Ева Яковлевна, пока я пытаюсь держать рот закрытым и не ронять на пол челюсть от удивления. Неужели кто-то в семье может противостоять старшему Евсееву?
— Вы надолго приехали? — увожу разговор в другую сторону, потому что быть свидетельницей семейной ссоры не горю желанием, хоть официально и являюсь частью этой семьи.
— Нет, улетаю послезавтра, — она подходит ко мне и, мягко взяв за руку, буквально отрывает от Мирослава под удивленный взгляд последнего. — Пойдем, Ксюша, мужчины даже в праздник не могут отвлечься от работы, так что пусть решают свои проблемы. Поэтому папа меня и привел: надо было, чтобы кто-то отвлек тебя от Мира.
— Все в порядке? — останавливаюсь и смотрю на потрясенного Евсеева. Он мне что-то недорассказал? Или у нас новые проблемы, о которых я узнаю завтра утром, когда у меня сорвется выходной?
— Да, не переживай, — улыбается Мирослав. — Поболтай пока с мамой, я скоро вернусь.
И это все, что он мне говорит? Хочется потребовать правдивых ответов, рвануть обратно к Евсееву и выбить правду вместо жалкой отмашки. О том, что я останусь одна среди его родни, меня никто не предупреждал. А если они с меня живой не слезут? Сколько мне притворяться, что я с их любимым внуком и сыном по любви, а не из-за корысти?
— Пойдем-пойдем, здесь слишком громко и нет шампанского, — Ева Яковлевна уводит меня от мужчин прямиком к своей маме и дочери.
Ольга, заметив меня, закатывает глаза, но остается рядом с бабушкой. А Нина Юрьевна улыбается, и только сейчас я понимаю, что Мирослав похож на маму и бабушку. Мы останавливаемся у фуршета, берем закуски (меня хватает только на сырную шпажку) и по бокалу розового игристого. Ева Яковлевна успевает переброситься еще парой фраз с гостями и даже умудряется представить меня им как жену Мирослава. Я снова получаю комплименты, идущие в комплекте с любопытными взглядами, и надеюсь, что Евсеев не задержится надолго, потому что в море с таким количеством акул я плаваю впервые.
— Ксюшенька, как хорошо, что вы приехали вместе. Я уж думала, что с прошлого раза ты к нам в дом ни ногой, — посмеивается Нина Юрьевна.
— Извините, я отойду ненадолго, — быстро исчезает из поля зрения Ольга. Да, я ей все еще не нравлюсь, это слишком заметно.
— Я не могла пропустить ваши именины. Еще раз с днем рождения.
— А, это Яша все норовит праздники устроить и всех пригласить. Мне бы хватило тихого семейного ужина, — говорит женщина, но восхищенный взгляд, которым она обводит комнату, твердит об обратном.
— Ксения, а расскажи, как вы познакомились с Мирославом, — просит Ева Яковлевна. — Я здесь, кажется, единственная, кто не знал о вашей свадьбе.
— О, у нас не было свадьбы. Мы просто расписались.
— Что-о-о? — губы Евы Яковлевны округляются, а брови взлетают вверх. — Мой расчетливый сын решил, что тратить миллионы на свадьбу — кощунство?
— Не в этом дело, — отвечаю уклончиво, хотя внутри зреет желание запротестовать и отстоять честь Мирослава. Сомневаюсь, что он бы поскупился на женитьбу, если бы она была по любви. — Мы с Мирославом работаем вместе, поэтому не хотим, чтобы все знали о нас.
— Да, счастье любит тишину, с этим я согласна, — кивает каким-то своим мыслям Ева Яковлевна. — Но надеюсь, мой сын хотя бы поухаживал за тобой как следует.
Невольно прыскаю, вспоминая недовольного Евсеева посреди отеля и наш разговор в номере. Да, ухаживаниями это не назовешь. А если вспомнить все наши словесные перепалки, то и вовсе получится, что мы все время только собачились. Но, к счастью, правды от меня никто не требует, а Еву Яковлевну я вижу в первый и, возможно, последний раз в своей жизни, поэтому вру ей с легкостью:
— Конечно. Не обошлось, правда, без ссор, но ваш сын — прекрасный мужчина.
— Мне нравится, куда зашел ваш разговор, — раздается за моей спиной, а после горячая мужская ладонь ложится на талию. Вздрагиваю от неожиданности, но оказываюсь прижата к телу босса. — Не заскучала? — наклоняется ко мне Евсеев, а я думаю, как бы осторожно наступить каблуком на его ногу, чтобы было больно, но незаметно. О таком мы не договаривались. И это я не только о выходке Мирослава, но и о реакции тела, которому неожиданно понравилось происходящее.
— Не успела. У тебя чудесная мама.
— Да-да, и я жду вас двоих в гости. И не отнекивайся, родной, теперь не только о работе думать нужно.
Через несколько минут мы проходим к столу, где мне отводится почетное место между Мирославом и его братом. Видимо, чтобы защищали с обеих сторон от опасных родственников. Правда, из представляющих опасность только Ольга с Ренатом и Яков Игнатьевич, но последний сегодня занят любимой женой.
— Все в порядке? — спрашивает Мирослав, опуская передо мной полный бокал с шампанским. Он снова слишком близко, еще немного, и его нос коснется моей щеки.
— Да, — киваю и улыбаюсь, замечая, что на нас смотрит Ева Яковлевна. — Почему вы все Евсеевы? Твоя мама ведь была замужем, — вдруг спрашиваю, понимая, что никак они не могли остаться Евсеевыми, если только кто-то очень влиятельный не приложил к этому руку.
— Отец не выдержал давления деда и ушел, когда Оле исполнилось три. А дед забрал нас с мамой к себе и сказал, раз он воспитывает нас, то и фамилию мы должны носить его, — Мирослав говорит спокойно, для него это давно свершившийся факт, а мне становится не по себе. Вряд ли Яков Игнатьевич был тем самым дедом, который баловал внуков, покупал им мороженое втихую от родителей и закрывал глаза на маленькие промахи.