Брак с другими видами
Шрифт:
— Но ты сказал «странные»? Вот и опиши, что тебе странно.
— Ну, просто… несет какую-то околесицу.
— И что? Будешь ей отвечать?
— Уже, — кивнул он, ковыряясь в пульте от телевизора. — Послал ей вежливое письмо ни о чем, а она понесла вообще какую-то чушь…
— Может, она хочет тебя вернуть? — уточнила я между прочим, но муж ничего не ответил.
Вытягиваются ли в струнку черты его лица, когда он думает о ней? — гадаю я, потягивая свой чай. Начинается новое шоу, и плечи мужа перед моими глазами ужимаются на размер-другой.
Собравшись в химчистку, я выхожу из подъезда и тут на лавочке за стеклом вольера замечаю фигурку Китаэ-сан, которая в последнее время куда-то пропала. Сидит она, как всегда, гордо выпрямив шею, но в изгибе
Я наваливаюсь на дверь пожарного выхода, выбираюсь в вольер. Она расслабленно машет мне рукой.
— Как? Сегодня вы без Сансё? — удивляюсь я, не обнаружив с нею рядом неизменной коляски в горошек.
— А! Сансё… — эхом отзывается Китаэ-сан. И переводит взгляд на коричневого пса, задумавшего вскарабкаться на ограду. Будь все как всегда, она бы уже настаивала на том, чтобы я посидела с нею. Что-то не так. Я жду, но она молчит.
Палящее солнце подползает к зениту. Все утро его лучи заливали здание, оставляя эту лавочку в тени, но уже очень скоро они доберутся досюда и выплеснутся на наши лица. Я представляю, как ослепительно вспыхнут тогда седины Китаэ-сан, и просто не смею оставить ее одну.
— Может, сходим в кафе? — предлагаю я. И тут же пугаюсь: не слишком ли я наглею? До сих пор мы с этой почтенной дамой встречались только в ветклинике и в собачьем вольере… Но она вдруг поднимает голову и смотрит на меня снизу вверх.
— Да, конечно… Идем! — кивает Китаэ-сан. И уверенно, ни разу не дрогнув, поднимается на ноги. — Знаю неподалеку местечко, где подают отличное кори-адзуки [4] !
К пожарной двери она шагает так бодро, словно семьдесят скоро стукнет кому угодно, только не ей.
Мы выходим на улицу и вскоре попадаем в заведеньице чуть в стороне от торговых кварталов. Старомодное, с закопченными стеклами и кружевами на окнах. Усевшись за столик под кондиционером в углу, Китаэ-сан достает из кармана белый платок, промакивает лоб и бормочет:
4
Кoри-адзyки (яп. ???) — красная фасоль в сиропе со льдом. Традиционный японский десерт, особенно популярный в летнюю жару.
— Ну вот, теперь захотелось наполитан [5] … А ты, Сан-тян, чего-нибудь съешь?
Я на секунду теряюсь, но вспоминаю про кори-адзуки и выбираю десерт из фасоли со льдом, ибо дома только что проглотила жареный плов с яйцом и латуком.
Спрашивать у нее, что случилось, кажется мне излишним. Я молча смотрю, как тает лед у меня в стакане, и прислушиваюсь к телевизору, бубнящему из другого угла, пока вилка, которой Китаэ-сан размешивала лед у себя, не замирает в ее стиснутых пальцах [6] .
5
Наполитaн (тж напоритaн, яп. ?????) — японское блюдо, спагетти с сосисками или беконом в томатном соусе. Придумано в Иокогаме в период американской оккупации Японии сразу после Второй мировой войны. Не путать с вегетарианским (изначально итальянским) блюдом Spaghetti alla napolitana.
6
В любом заведении японского общепита клиенту сразу приносят о-хuя — стакан с водой (а в жару еще и со льдом) — и тогда же предлагают меню. Эту воду он пьет все время, пока ждет выполнения заказа, и когда вода в стакане кончается, ее подливают. Если же клиент сел за столик, но не получил стакана воды в первую же минуту — это молчаливый, но явный сигнал того, что ему здесь не рады.
— Только не считай меня чудовищем, — наконец выдыхает она.
Что на это ответить? Понятия не имею. Заметив мою растерянность, она поправляется:
— Прости, соврала… Нет уж. Лучше считай!
Что так, что эдак — ясно одно: рассказ ее будет нелегким.
— Да что вы… Но я же… Ни то, ни другое… — лепечу я над своими льдинками, размалывая их ложечкой в мелкую крошку.
— Все дело в Сансё! — начала Китаэ-сан обреченно, уткнувшись взглядом в наконец-то поданное спагетти. — Похоже, его недержание вылечить невозможно.
— О-ох… — протянула я. Насколько я помню, мочиться на что попало Сансё начал внезапно и без какой-либо явной причины. И Китаэ-сан начала ездить с ним по ветклиникам с прошлого лета, то есть почти год назад.
— Каким только светилам его ни показывала — никто не знает, что делать!
Она тянется через стол к баночке с натертым сыром, и ее долгий вздох напоминает мне затяжной ураган.
Наша кошка, Дзороми, одно время тоже ходила мимо лотка — видимо, в знак протеста против ее разлучения с матерью. Моча ее воняла невыносимо: как я ни оттирала весь дом, сколько химикатов ни изводила, проклятый запах не исчезал. Но что самое страшное — Дзороми снова и снова гадила там, где раньше уже отметилась. А конкретно — на дорогущем ковре, который мы купили на радостях после свадьбы, но в конце концов — увы! — просто выкинули, замучившись таскать его каждую неделю в химчистку. И хотя наша «уринальная драма» прекратилась всего через месяц, бездонное отчаяние от мысли, что этот ужас не кончится никогда, еще настигает меня порой, доводя до испарины.
С тех пор мы с Китаэ-сан эту проблему не обсуждали, но я почему-то не сомневалась в том, что она разрешилась и у Сансё…
Так, значит, Китаэ-сан сражается с этой напастью уже почти год? Я гляжу на нее с восхищением.
— Ну, и как вы теперь?
Все, что эта женщина сдерживала в себе так долго, вдруг вырывается из нее, точно пробка из бутылки с шампанским.
— Если честно, на грани срыва… Я помню твою жуткую историю с ковром. Но у нас Сансё начал прямо с прихожей. Сперва я решила, ну ладно, пол деревянный, отмою, и убирала за ним с легким сердцем. Да только мочился он всегда в одном и том же углу. И уже очень скоро доски пола в прихожей насквозь пропитались вонью. Такой едкой — хоть из дому убегай! Вот тогда мы прямо там, в уголочке за входной дверью, и устроили ему нормальный лоток. На взгляд снаружи — полная дичь. Но нам, поверь, было уже не до шуток…
Выпалив все это на одном дыхании, Китаэ-сан наконец возвращает на стол баночку с натертым сыром, которую до сих пор сжимала в руке. Толстый слой сыра скрывает ее спагетти, точно огромный сугроб.
— С этого-то все и началось! — продолжает она. — Хотя, может, остановись я вовремя — ничего бы страшного не случилось…
В отместку за то, что его лишили любимого места, Сансё решил пометить в доме весь текстиль. И весьма оперативно умудрился зассать на века все подушки дивана, все кресла, все белье в стирке и всю их с мужем кровать, каждый раз меняя очаг поражения. Ни одна из уловок, предложенных ветеринарами, с этим котом не срабатывала. Они обклеили скотчем и гигиеническими подстилками все поверхности у дивана и кровати, обе подушки и одеяло. В итоге их постель начала омерзительно хрустеть, словно они засыпaли внутри какого-то ящика для посылок.
Но оба терпели. Лишь однажды попытались лишить его свободы, заточив в кошачью переноску. Однако Сансё поднял такой вой, будто у него на глазах убивают родную мать, и слышать эти звуки Китаэ-сан оказалась уже не в силах. Тогда же она услышала от приятеля, что его кошку в такой ситуации излечила полная смена окружающей обстановки. Ухватившись за эту идею, Китаэ-сан начала выносить Сансё на прогулки в вольер.
— Знаешь, сколько теперь в нашем доме кошачьих лотков? — говорит она, провожая взглядом официантку, только что подлившую в наши стаканы воды. — Тринадцать. Три-над-цать!! Вот и поди разбери: то ли я держу в доме кота, то ли кот позволяет мне жить у него в туалете…