Брак у народов Северной и Северо-Западной Европы
Шрифт:
Платья богатых невест в XIX в., как и прежде, в XVII–XVIII вв., имели украшения: нагрудный галун с золотыми плетеными кружевами и серебряным кольцом на красной ткани или с пестрыми бусами. От ленты, завязанной вокруг талии узлом спереди, свисали вниз два ее конца. С XVIII в. поясом мог служить широкий галун с золотой или серебряной бахромой и двумя серебряными кнопками спереди или серебряной лентой с серебряной же пряжкой спереди.{216}
Наиболее отличительной частью костюма невесты был головной убор. До XVIII в. девственнице заплетали волосы в косы, укладывали их вокруг головы, надевали поверх волос венец — тряпочный валик, декорированный тесьмой, черными стеклянными бусами, мишурой и лентами. Однако в Южной Ютландии еще тогда бытовала
Пока не соберутся все, музыканты у въезда во двор встречали музыкой каждую повозку и каждую группу приходящих, а распорядитель у дверей дома предлагал стопку водки или пирожное. Столы были уставлены хлебом из просеянной муки, печеньем, маслом, мисками с мясом, горчицей, красной свеклой, пивом и водкой.{220}
На месте встречи жениха с невестой всадники, сопровождавшие жениха, должны были прогалопировать к невесте и обратно, неся весть о приближении жениха, причем три раза — это предвещало добро.
На пути к церкви все ехали в повозках: первыми — музыканты, затем невеста с отцом и подружками, а вслед за ними жених, его отец и дружки. Замыкали процессию ближайшие родственники, друзья и остальные гости. Два свидетеля (forlovere) и две замужних женщины, которые должны были стоять в церкви сзади невесты и жениха (stabagkonerne), следовали в повозке перед брачующимися, если те ехали в одной повозке. Зачастую свадебный кортеж состоял из 20–30 повозок.
Считалось, что молодую пару ждет несчастье, если повозки почему-либо остановились или если встретилась похоронная процессия (верили, что один из супругов умрет в том же году). Предзнаменованием смерти было также карканье стаи ворон над кортежем, или если кто-то опередил повозку жениха или невесты.{221}
Кавалькада неженатых мужчин-всадников переходила в галоп со старта и со щелканьем бичей и возгласами достигала церкви, затем возвращалась на исходное место. Чем больше было таких прогонов, тем лучше, но по меньшей мере это следовало сделать три раза. То же самое всадники осуществляли на обратном пути. Однако у церкви они останавливались так, чтобы, ожидая на конях, оказаться против повозки невесты.{222}
Если после начала движения кортежа к церкви раздавалась веселая болтовня возбужденных обильным завтраком гостей, то с первыми звуками колокольного звона все утихали. Звонарь звонил во всю мочь до самого приезда процессии к церкви — ему платили по таксе.{223} Музыканты также старались: одни — на кларнете, другие — на роге, третьи — на флейте. Тут не требовалось особенного умения, главное — создать праздничное настроение. По народным верованиям, шумы защищали жениха и особенно невесту от злой силы, а также способствовали тому, чтобы у супругов рождались дети. По пути в церковь попутчики и соседи окрестных хуторов стреляли в воздух из ружей, прикрепляли к повозке, в которой ехала невеста, различные предметы, усиливавшие грохот. Он должен был отпугнуть злую силу.{224}
Полагалось приближаться к церкви медленно: ступать нога в ногу — прямо как при траурном шествии. Бракосочетание вступало в самую ответственную, по мысли церковников, стадию — венчание, поэтому полагалось быть всем степенными.{225}
Важнейшей функцией как свадебного шествия, так и самого венчания, по мнению церкви, было показать всем прихожанам, что брак данной пары — реальность, а присутствующие — не только зрители, но одновременно и свидетели того, что жених и невеста — законные супруги. И как раз на эти два действа (свадебное шествие и венчание) собиралось множество людей: гости и неприглашенные соседи. Внимание было приковано прежде всего к невесте и ее головному убору — объекту особого любопытства.{226}
В XIX в. венчание в глазах лютеранской церкви и властей получило большее значение, чем при католицизме, когда оно было необязательным, добровольным, или чем в первые века евангелическо-лютеранской церкви. Однако описания венчаний в XIX в. редки и удивительно кратки в сравнении с описаниями массовых действ — свадебной кавалькады и свадебного застолья. Так, в сводной и самой крупной публикации о 28 крестьянских свадьбах XIX в. только в трех описан ритуал венчания в церкви.{227}
Дружки невесты и жениха под звуки органа первыми входили в церковь. Там на скамьях и возле органа уже было много любопытных, желавших видеть новобрачную. Невеста садилась на первую скамью с левой стороны от алтаря, а дружки сзади нее; жених располагался на первой скамье с правой стороны от алтаря, дружки позади него. Остальные женщины сидели слева за дружками невесты, мужчины — справа, сзади дружек жениха.
Завершая венчание, прест приглашал жениха и невесту подать друг другу руки. Затем он клал поверх свою руку и говорил: «Что Бог соединил, ничто не должно разъединить!»,{228} повторяя этим церковным «рукобитием» древний народный ритуал.
После венчания гостям полагалось жертвовать деньги священнику и дьячку. Эта традиция, возникшая при католицизме, после Реформации, начиная с XVI в., свелась к минимуму, который должна была внести невеста. В XIX в. размер ее пожертвования стал добровольным. Отмечают, что на большой свадьбе и при зажиточных гостях после венчания оказывалась значительная груда серебряных далеров — на алтаре для преста и на столе для дьячка. Лишь по закону 1919 г. о государственной заработной плате отменялись пожертвования прихожан церковнослужителям за церковные требы.{229}
Когда жених и невеста выходили из церкви, их поздравляли, целуя, все присутствовавшие. Обратно брачующиеся ехали в одной повозке и быстрее, чем по дороге в церковь. Еще оживленнее вели себя всадники, из всех дворов раздавались выстрелы-салюты, лошади вставали на дыбы, а женщины кричали от страха и удовольствия.{230} Чтобы иметь детей и не остаться вдовой, невеста теперь бросала деньги или пшеничный хлеб ребятишкам, которые стояли среди зрителей.{231}
Вместе с тем даже при наличии церковного венчания в XIX в. датчане считали, что свадьба состоялась, если состоялся свадебный обед. Бытовало выражение: «Они женились, но свадьбы не было».{232}
Когда кортеж возвращался в дом, где устраивался свадебный пир (обычно дом невесты), то первыми оказывались там всадники. Было принято тотчас угощать их стопкой вина и печеньем. Музыканты выстраивались во дворе или перед воротами и встречали каждого музыкой или приветствовали гостей, помахивая шляпой.{233} В некоторых случаях именно перед застольем, а не после него, вечером, гости вручали новобрачным подарки. В действительности важнейшим подарком для молодых была сама свадьба, созданная усилиями всех гостей, в первую очередь семейств жениха и невесты. Но «для дальнейшего, на жизнь» полагалось добавить. Гости дарили деньги, а ближайшие родственники — лошадь, корову, овцу, рукоделие. При этом обычно они вместе с женихом и невестой пили «глоток невесты».{234}