Бракованные
Шрифт:
– Я могла бы попытаться сыграть Этюд № 5 Мазаса, – раздается тихое, и я с облегчением выдыхаю. – Он несложный, мы его в пятом классе играли… у меня может получиться. Я попробую.
Арина говорит так тихо, что я едва слышу ее слова, но чувствую их на подкожном уровне. Импульсами прямо в мозг проникают.
– Детка, ты же боец. Тебе все по плечу. Хоть Мазас, хоть кто угодно.
Арина, старательно отводя взгляд, возвращается к дивану и замирает у лежащей рядом со мной скрипки. Весь мир вокруг нее перестает существовать – ее взгляд прицельно бьет по музыкальному инструменту, ласкает его, гладит
– Как я по тебе скучала, – выдыхает едва слышно и берет в руки скрипку. Прижимает к себе, будто это ее ребенок, щекой трется о теплое дерево, закрывает глаза. – Ты прости меня, что так долго не виделись.
Наверное, кому-то другому – любому человеку – эта сцена могла бы показаться сущей шизофренией. Девушка, говорящая со скрипкой, баюкающая ее в руках, словно новорожденного младенца, но разве я, человек, лишенный тормозов и личного контроля, имею право так думать?
– Я попробую, – Арина вонзает в меня колкий взгляд и слегка щурится. – Пожалуйста, Мир, не смейся. Не морщись, если будут фальшивые ноты…
– Не буду.
– Я хочу это сделать для тебя, но я боюсь, что не получится.
– Страх – это нормально. Но ты просто отпусти себя. Станет легче.
Арина серьезно кивает. Немного робко, но с каждой секундой смелее, она прикладывает скрипку к плечу, упирается в нее подбородком – это всегда мне казалось почему-то очень смешным в исполнении других, но Арина… она прекрасна даже сейчас. Всегда прекрасна.
– Я начинаю, – объявляет, в глаза мне смотрит, а я раскидываю руки на подголовнике, закидываю ногу на ногу и киваю.
– Сделай это не для меня. Для себя самой.
Арина зажмуривается. Касается смычком струн, болезненно морщится, а кисть вывернута под странным углом – наверное, застарелые переломы сковывают движения. Мне больно смотреть на нее сейчас, хочется прекратить эти мучения, но смычок проходится по струнам, и первые звуки разлетаются вокруг. Красивые и немножко печальные. Отчаянные. Болью бьющие по нервам.
Арина смелеет с каждым взмахом. Уходит в свое внутреннее, копается в болезненной памяти. Никогда раньше я не слышал этого этюда, но в исполнении моей искалеченной и изломанной девочки, подарившей мне сердце, он кажется невероятным. Чудесным и прекрасным. Смычок порхает над струнами, а я закрываю глаза. Не хочу думать, сколько фальшивых нот мелькает в стройной мелодии. Я просто хочу наслаждаться тем, что дарит мне Арина. Свою любовь. Свое сердце. Всю себя. И это то, что я не хочу потерять. То, что хочу сохранить в себе навсегда.
***
Смена в «Ирландии» кажется бесконечной. Мне никогда еще так не хотелось, чтобы рабочий день скорее закончился. Вероятно, от меня сегодня вообще мало толку – мой взгляд прикован не ко входу и не к веселым посетителям бара. Я смотрю только на Арину, и лишь усилием воли периодически переключаю внимание на других людей. А Арина, словно специально, доводит мой организм до точки кипения, будоражит мое буйное воображение и сводит с ума: то губу закусит, то особенно соблазнительно поправит волосы. Наверняка она не отдает себе отчет в том, что делает со мной, но каждый ее жест воспринимается особенно остро.
Я хочу ее, и это какая-то животная дикая потребность. Обладать ею, сделать своей.
– Мир, на два слова.
Она уводит меня в свой крошечный кабинет, где тесно двоим. Садится за стол, ручки перебирает, бумаги складывает аккуратной стопочкой.
– Мирослав, предохраняйтесь, пожалуйста, – сдержанно бросает и смотрит на меня исподлобья.
Я не знаю, мне смеяться или плакать, потому кашляю.
– Ей только двадцать, ей рано иметь детей! И тебе рано!
– Все?
– Просто просьба, – разводит руками и царственным жестом позволяет уйти.
От греха подальше, пока снова не разругались в пух и прах, я выхожу из кабинета и смеюсь. Нет, ну честное слово, этот контролирующий орган в виде старшей сестры моей девушки сводит с ума. Никогда не оказывался в такой глупой ситуации, когда чьи-то родственники так рьяно охраняют и берегут ту, с которой я встречаюсь. И это даже трогательно, что ли, но и бесит неимоверно.
Арина ждет меня у машины, топчется на месте, иногда проводя пальцем по дверце. То ли рисует узоры, то ли пыль смахивает – не разберешь. Завидев меня, улыбается счастливо, а мне хочется прямо сейчас поехать с ней в гараж и послать все к черту. Подхожу к Арине, она обвивает мою шею руками, становится на носочки и трется щекой о мой подбородок.
– Мир, а давай опять в твой гараж поедем? Мне там понравилось.
Втягиваю воздух сквозь зубы, сильнее прижимаю к себе Арину, чуть тазом вперед подаюсь, чтобы понимала, до какой степени мне нравится эта идея.
– С огнем играешь, – говорю тихо и, поддев пальцами ее подбородок, заставляю смотреть себе в глаза. – Ты же понимаешь, что я уже на последнем пределе?
– О чем ты? – краснеет, понимая мои намеки, но ей нужно озвучить все четко и ясно.
– О том, что твоя невинность и вообще вся ты делаешь со мной. Терпеть все труднее.
– А что я делаю? Я ничего не делаю, – крутится в моих руках, но я держу крепко.
– Вот именно поэтому у меня крышу срывает, – объясняю и касаюсь губами уголка рта. – Твоя искренность, невинность, непосредственность – все это лишает меня воли. Не могу сопротивляться и о чем-то думать, только о тебе. В тебе нет наигранности, кокетства, ты не соблазняешь никого специально.
– Я не умею ничего этого делать, – пожимает плечами и отводит взгляд. – Я вообще не думала, что у меня когда-то появится парень. Не мечтала даже об этом, потому что… ну какая со мной любовь, думала я.
– И зря.
В машине я включаю печку, становится теплее. Арина пристегивается, красная до пунцовости, взгляда моего избегает. Снова прикусывает губу, робеет и стесняется того.
– Арина, я же не озабоченный придурок, который не умеет держать ширинку застегнутой, – говорю, заводя мотор. – Тебе нечего бояться, я никого никогда не насилую.