Бракованные
Шрифт:
Кажется, сейчас Мирослав распахнет глаза, увидит меня, вот такую, и убежит. Найдет любой повод уйти, избежать необходимости смотреть на меня. Может быть, надо было свет выключить? Вот я дура. Без света было бы лучше! Но Мирослав не дает мне удариться в панику и сбежать самой. Резко поднимается на ноги, отталкивается и за один длинный шаг оказывается напротив. Говорит, что я красивая, и в тоне его ни капли притворства. Я что-то хочу сказать – очередную глупость, – но Мир целует меня, забирая этим все страхи. Одним поцелуем уничтожает все дурные мысли, дарит поддержку, говорит им больше, чем при помощи всех известных
Мне холодно и жарко одновременно. Я цепляюсь за Мирослава, пытаюсь удержаться на дрожащих ногах, а коленки в буквальном смысле подгибаются. Я не чувствую своих рук, не понимаю, что творится в моей голове. Только одно ощущение живет во мне: правильности того, что происходит в этот момент в гараже на окраине города. Да плевать, что нет лепестков роз или не звучит торжественная музыка. Мне нужно чувствовать Мирослава каждой клеткой своей кожи, а еще я устала бояться того, что чувствую к нему, к чему все у нас идет. Сейчас я хочу быть свободной. Открытой для единственного парня, без которого я не могу жить. Жаркий шепот в шею. Влажные нетерпеливые поцелуи. Касания. Всего этого так много, что не выдерживаю – снова начинаю плакать. Но это от счастья.
– Я люблю тебя, – все, на что я сейчас способна.
Получаю в ответ тихое рычание, а горящие глаза и горячие руки – лучший ответ. Мы целуемся долго, и губы саднит. Тело немеет, распадается на тысячу осколков, разлетается в пыль. Это не я, это кто-то другой позволяет себе нечто запретное и стыдное. Но я выпускаю себя на волю, даю Мирославу то, что ему отчаянно нужно. Неважно, что неловко и неумело, я всего лишь стараюсь подарить ему всю себя без остатка. Пусть берет, мне не жалко, сердце ведь давно ему отдала в вечное пользование.
– Ты самая красивая, – снова эти слова, которым верю.
Сумасшествие длится бесконечно, и обивка дивана холодит спину. По позвоночнику проходится морозная судорога, но горячий взгляд напротив, сильное татуированное тело, которого так приятно касаться, отсекают меня от неприятных ощущений. Я глажу каждую татуировку, пытаюсь впитать рисунки в свою память, ощутить шероховатость кожи, покрытой мурашками.
– Просто расслабься и ни о чем не думай, – просит Мирослав, и его руки везде и нигде одновременно. От прикосновений горит кожа, становится невыносимо жарко, и бисеринки пота выступают на лбу. Мне хорошо настолько, насколько вообще может быть хорошо человеку. Сладко. Радостно. Беззаботно. Кровь в венах наполняется пузырьками, бурлит, словно шампанское, и хмель бьет в голову, делает меня совершенно сумасшедшей. Я не могу думать ни о чем плохом, не могу ничего бояться. Все это глупости, когда мы с Миром так близко, и только один шаг отделяет от чего-то порочного и неизведанного.
Меня скручивает узлом от очередных прикосновений, слишком сладких и интимных. Разве бывает настолько хорошо? Разве такое может быть? Но когда кажется, что лучше быть не может, градус удовольствия только повышается. Совсем не понимаю, что творю, а после замираю, роняя слезы, вскрикиваю, к себе прислушавшись. Глотаю горькие рыдания, затихаю, перестаю биться в сильных руках. Но постепенно боль утихает – физическая сходит на нет, а душевную сносит теплой волной, уносит в море.
– Тихо-тихо, – легким ветром рядом, и капля пота падает мне на щеку.
Мир напряжен, но в горящих глазах-хамелеонах туман, делающий их дымчато-серыми.
– Ты мое чудо, – шепчет Мирослав, подходя к краю, за которым бушует невидимый огонь.
Мы переплетены телами, связаны душами. Я люблю его, как не любила никого раньше, как не верила, что можно любить. Что мне будет позволено когда-то испытать хоть что-то похожее. Похоронив в себе романтическую девочку, мечтающую о счастье, я закрыла сердце на тысячи замков. Но появился Мирослав, разрушил все бастионы, и теперь мы летим вместе в пропасть, чтобы, приземлившись, не разбиться, но взлететь.
***
Проходит больше недели, и каждый день наполнен самым настоящим волшебством. Возможно ли любить кого-то сильнее? Не знаю. Но самое важное: я начинаю вспоминать как это – любить себя. И пусть об этом проще говорить, чем делать, но чувствую внутри ростки новой жизни, и это мне нравится.
– Так, мы определились с рисунком? – Брэйн сидит за столом, держит в руках планшет, и мы уже пару часов выбираем эскиз. Брэйн дорисовывает что-то, убирает, показывает мне работу на разных стадиях, а я не верю, что буквально через несколько часов на моем предплечье появится то, что скроет часть шрамов и сделает меня уникальной.
Брэйн рисует скрипку. Она увита цветами, будто бы живая, на ней капли искрящейся росы, а ноты кружатся вокруг маленькими облачками. Скрипка черная, с глянцевыми боками, очень похожа на настоящую. Ту, что мне вернул Мирослав.
– Всё, вот так! – вскрикиваю, когда эскиз кажется идеальным.
Мирослав выдыхает: «Ну, блин, наконец-то», а я смеюсь. Кажется, кто-то нервничает сильнее меня.
– Отлично, – улыбается Брэйн, и я вижу гордость в его глазах.
– Ты очень красиво рисуешь, – не устаю восхищаться, поглаживая глянцевый экран планшета, на котором яркими красками расцветает будущая татуировка.
Неужели я и правда решилась? Глазам своим не верю. До конца не поверю в это, пока не прочувствую в полной мере уколы иглы на коже. Интересно, если мне будет очень больно, я смогу сбежать?
– Пойдем, – Мирослав отвлекает от дурацких мыслей глубоким поцелуем, и это придает решимости. Но будь я проклята, если еще хоть раз поверю мужским словам!
– Ты говорил, что это не очень больно, – шиплю, когда Брэйн включает машинку, и тонкое острие раз за разом касается контура.
– Терпи, – смеется Мирослав, откровенно издеваясь. Ну, либо я ему приписываю демоническую сущность, страдая от боли, на которую сама подписалась. Дура.
Брэйн, как и обещал, делает все сам, и игла больно колет правую руку. Нанесение татуировки, ее покрас ощущается так остро, что хочется попеременно то рыдать, то смеяться, а то и вовсе в туалет. Периодически пищу, прошу перерыв, пью воду жадными глотками, а Мирослав рассказывает разные смешные истории, пока я прихожу в себя.
– Мирослав Овчинников, я ненавижу тебя! – выкрикиваю, на что Брэйн с Миром громко хохочут.
В студии, кроме меня, еще один клиент – прыщавый парень, едва переваливший за порог пубертата. Я смотрю на него в перерывах, он кажется таким расслабленным, словно вот-вот уснет, и на его фоне мои страхи – глупее не придумаешь. Если этот не видавший ничего в жизни юнец так спокоен, чего я нервничаю?!