Брат Гримм
Шрифт:
Ольсен вытер глаза запястьями, и на его лице вдруг появилась какая-то решительность или даже жесткость.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я никого не убивал. Все, что вы сказали о Ханне и об этом мудиле Шиллере, — сущая правда. Я хотел их напугать. Измолотить по полной программе. И все.
— Но тебя понесло, не так ли? — сказала Анна. — Ты не смог укротить свой нрав. Это не твоя вина. Ты хотел их всего лишь напугать, но все кончилось тем, что ты их убил. Ведь твоя ярость неукротима.
Нет, здесь что-то не так, подумал Фабель. Убийства ничуть не похожи на спонтанное проявление ярости или потерю контроля… Совсем напротив, все указывает на их предумышленный характер. Он посмотрел на Анну, и та, поняв сигнал, неохотно опустилась на
— Если вы их не убивали, — сказал Фабель, — и даже не могли как следует их побить, так за что же вы просите у Бога прощения?
Ольсен не мог оторвать глаз от фото Ханны Грюнн с располосованным горлом. Затем он с видимым усилием поднял умоляющий, полный боли взгляд на Фабеля и сказал:
— Я все это видел. Я видел его и не остановил.
Фабель вдруг ощутил, как по его спине пробежал холодок.
— Что вы видели, Питер? О ком вы говорите?
— Я их не убивал. Клянусь, не убивал. Я знал, что вы мне не поверите. Поэтому и убегал. Я вовсе не понимаю, что вы говорите о других убийствах. Но я был там, когда убивали Ханну и Шиллера. Я все видел. Видел и ничего не предпринял.
— Но почему, Питер? Вы желали им смерти?
— Нет. Боже мой, конечно, нет! — Он посмотрел прямо в глаза Фабеля и добавил: — Я испугался. Был в таком ужасе, что не мог двигаться. Я знал, что если он узнает, что я там, меня ждет такой же конец.
Фабель посмотрел на Ольсена, на его громадные ручищи, на мощные плечи… Было невозможно представить, что кто-то вообще может его напугать. Но Фабель знал, что Ольсен говорит правду. Он был напуган. Напуган до смерти. И был рад избавиться от своего ужаса, рассказывая им о том, что тогда произошло.
— Кто это был, Питер? Кто их убил?
— Не знаю. Какой-то здоровенный мужик. Такой же большой, как и я. Может быть, даже больше. — Он взглянул на Анну Вольф и продолжил: — Вы правы. Все, что вы сказали, соответствует истине. Я следил за ними и только ждал момента, когда можно будет напугать их до усрачки и выдать Шиллеру по полной. Но я никого не собирался убивать. Не знаю, может быть, я и прикончил бы Шиллера, если бы потерял над собой контроль. Но Ханну — никогда. Не важно, что она так со мной поступила. Вообще-то у меня был другой, значительно лучший план. Я собирался рассказать обо всем жене Шиллера. Та мигом поставила бы его на место, и Ханна увидела бы, чего стоят его обещания бросить жену и жениться на ней. Я хотел, чтобы она увидела, что ее просто используют. Так, как она использовала меня.
— О’кей, Питер, расскажите нам, что произошло.
— Я спрятался в лесу и стал ждать их появления. Вначале приехала она, а потом — он. Но до того как я успел что-то сделать, я увидел, как из леса выступила какая-то темная фигура. Вначале я даже подумал, что это вовсе не человек. Фигура была ужасно большой, во всем черном и с маской на лице. Такие иногда надевают на детских утренниках. Какое-то животное… медведь или лиса. А может быть, волк. Маска ему была мала. Очень мала. Она растянулась и оттого стала еще страшнее. Даже то, как он двигался, нагоняло страх. Показалось, что он просто возник в темноте из ничего. Затем он подошел к машине — Шиллер и Ханна к тому времени уже сидели в автомобиле — и постучал в окно. Шиллер опустил стекло. С моего места было плохо слышно, но, похоже, Шиллер разозлился и сразу стал орать. Не хотел, чтобы ему мешали. Но затем он увидел большого парня в маске и все такое. Я не слышал, что Шиллер говорил, но, судя по тону, он сильно испугался. Парень в маске молча стоял и слушал. Он не произнес ни слова. Затем это произошло. Я не верил своим глазам. Верзила поднял руку, и в лунном свете что-то блеснуло. Что-то похожее на большой нож. Затем он нанес удар через открытое окно машины. Я слышал, как завизжала Ханна, но ничего не смог сделать. Я испугался. Просто обдристался от страха. Вообще-то я могу разобраться почти с каждым, но тогда я знал, что стоит ему меня увидеть, как мне тоже будет крышка. — Он судорожно вздохнул, и на его глазах снова
Фабель кивнул, словно хотел показать, что все понимает. Никого из людей Ольсен не боялся, но тогда, судя по тому, как он описал темную фигуру, ему казалось, что он имеет дело с чем-то большим, чем человек, или с кем-то, еще не достигшим человеческого уровня.
— Он взял ее за горло. — Когда Ольсен начал говорить, его нижняя губа задрожала. — Одной рукой. Она плакала и умоляла не причинять ей вреда. Умоляла не убивать ее. А он в ответ лишь смеялся. Это был ужасный смех. Холодный и пустой. Затем он сказал: «Я сейчас тебя убью». Вот так, очень просто: «Я сейчас тебя убью». Это было сказано без всякой злобы или ненависти. Затем он толкнул ее на капот машины и сделал это чуть ли не нежно. После этого он провел ножом по ее горлу. Провел медленно, расчетливо, аккуратно. Он немного постоял, глядя на тела так, будто никуда не спешил и не опасался, что кто-нибудь может там появиться. Просто стоял и смотрел.
Затем он отошел чуть в сторону и снова стал их разглядывать. И лишь после этого он взял труп Шиллера за ноги и уволок в лес.
— Вы не подошли, чтобы проверить, жива ли Ханна? — спросила Анна.
— Я был страшно напуган, — покачал головой Ольсен, — Но я знал, что она мертва. Я, дождавшись, когда человек в маске скроется в лесу с телом Шиллера, пробрался к тому месту, где спрятал мотоцикл. Метров сто я толкал машину, потому что не хотел, чтобы он услышал шум мотора. А потом укатил полным ходом. Я не знал, что делать. Зато знал, что ни один из вас не поверит моему рассказу, и решил вести себя так, словно ничего не случилось. Но по пути назад я остановился у станции технического обслуживания и позвонил в полицию. Я подумал, что у вас есть шанс поймать его, если он все еще там. Ведь он вроде как никуда не спешил.
Анна вставила кассету в плейер и нажала кнопку воспроизведения. Ее скопировали с записи в центральном архиве полиции. Голос на пленке был испуганным и напряженным, но он, вне всякого сомнения, принадлежал Ольсену. Ольсен сообщал полиции, где найти тела.
— Вы подтверждаете, что это ваш голос? — спросила Анна.
Ольсен утвердительно кивнул и, умоляюще глядя на Фабеля, произнес:
— Я не делал этого. Клянусь. Все, что я вам сказал, — правда. Но ведь вы мне все едино не поверите.
— Может быть, и поверю, — сказал Фабель, — но вам предстоит ответить еще на множество вопросов. Обвинения против вас мы пока не снимаем. — Он посмотрел на мышевидного адвоката, и тот ответил ему утвердительным кивком. — Криминалькомиссар Вольф побеседует с вами о других убийствах. Она спросит, где вы находились во время совершения преступлений и не были ли вы знакомы с жертвами. — Фабель поднялся со стула и, опершись обеими руками на стол, произнес: — Вам по-прежнему грозят весьма серьезные неприятности, герр Ольсен. Вы, насколько нам пока известно, единственный, кто, вне сомнения, присутствовал на месте преступления, и у вас имелся мотив для убийства. Поэтому я советую вам отвечать на все вопросы фрау Вольф правдиво и как можно подробнее.
Когда Фабель направился к дверям, она встала со стула и, бросив адвокату: «Извините, я на минуту…» — вышла вслед за Фабелем в коридор.
— И вы ему верите? — спросила она, убедившись, что рядом с ними никого нет.
— Да. Верю. У меня постоянно присутствовало ощущение, что Ольсен чем-то не вписывается в дело. Все эти убийства не были преступлениями страсти. Кто-то их методично планировал и столь же методично осуществлял, следуя своим ужасающим и безумным фантазиям.