Брат и благодетель
Шрифт:
– Да что вы кашляете все время, это отвратительно, как в окопах, на вас прохожие оглядываются.
М.М. занервничал, он и раньше был тяжел на встречи с новыми людьми, не умел их пускать сразу в душу, долго готовился, а тут такое начало...
– Вы Сошников?
– спросил он.
– Сошников, Сошников, разрешите представиться: капитан Сошников, откомандированный ставкой Добровольческой армии сюда, на эту версальскую мутоту, где нам с вами не достанется ни полушки, в чем я глубоко уверен и что абсолютно меня не интересует. Слушайте, как хорошо! И не вздумайте говорить со мной серьезно, надоело! Вы здесь раньше были?
– Был.
–
– Тюильри.
– А, помню, помню, знаю, Мария-Антуанетта, история с ожерельем, вот смешно! Подумать только, сначала они от своей революции к нам бежали, а скоро мы сюда - от своей!
– Так плохо дома?
– спросил Гудович.
– Да нет, ничего, отступаем, наступаем, берем, отдаем, то казачки за нас, то против, то Колчак - главный, то Деникин, то оба вместе, немцы оружие казачкам, Краснову то есть, дают, Добровольческой отказывают, а Краснов с нами делится, англичане Колчаку доверяют, Деникину нет. Колчак мечтает Учредительное собрание в Москве вернуть, Деникин говорит, что сначала Россию освободить надо, а с болтунами всегда успеем, а в кавказской армии барон Врангель брюзжит: власть без него делят, царя расстреляли, - каждый сам себе царь, у большевиков - оружейные заводы в тылу, у нас захваченные в бою трофеи, красота! И бандиты вокруг, каждое село - банда, каждый хозяин атаман, один даже короновался, так и назвал себя - царь Иван, в царицы взял учительницу местную, и никто никому не верит, а большевики идут во главе с этим евреем Бронштейном, крепко идут, неудержимо, и дойдут - вот вам и вся политграмота. Я вам карту принес.
Он достал из кармана бумажник и вынул из него сложенную вчетверо, заклеенную карту.
– Самодельная! Сам рисовал, я с детства люблю карты рисовать, мир все-таки красивый.
– Он развернул карту.
– Правда, красиво? Я способный. Вот, смотрите, - он провел пальцем по карте, - большевики должны были нанести удар по Харькову вот здесь, с северо-запада, а тут Кутепов в северо-западном направлении за три дня до начала наступать начал, разрезал их тринадцатую и четырнадцатую армию, разбил, первую - к Курску, вторую отбросил за Ворожбу...
Гудович смотрел на карту и поражался, что он ничего не чувствует сейчас, совсем ничего, а если и чувствует, то беспокойство - сумеет ли этот юноша передать сто долларов через верного человека в Тифлис, не обидится ли, если уж совсем по-американски предложить ему долларов двадцать за эту услугу?
М.М. следил за этим движущимся по самодельной карте пальцем капитана Сошникова и думал, что никогда не был патриотом и действовал просто как интеллигентный человек. И все эти названия деревень и весей не вызовут никакого интереса в Америке, даже если объяснить, что за них погибают хорошие люди. Люди и должны погибать, если ты их не знаешь, что им еще делать?
– Вы устали, - сказал Гудович, прикасаясь к пальто юноши.
– Вам надо выспаться, а потом мы встретимся снова.
– Кто спит в Париже?
– усмехнулся тот.
– Хитрый какой! Неужели вы думаете я не понимаю, где нахожусь и как мне повезло?
Солнце взошло над Парижем, хмарь рассеялась, путь на Елисейские был открыт.
– Рассуждаем, рассуждаем, - сказал Сошников.
– Как это можно: сообщать в Париже сводки с фронтов? Ведь это же Париж, господин Гудович, Париж!
Что-то было наивное в этой попытке Сошникова казаться грубее, чем он есть на самом деле, что-то объясняющее гораздо большее о положении на фронтах, чем можно было понять из его рассказа и этого движения нежного, почти девичьего пальца по демаркационной линии. И когда тот, сбросив пальто на руки, рванул вперед, сразу обогнав на несколько шагов, позабыв о собеседнике, Гудович чуть не вскрикнул от померещившегося ему сходства.
– Вы когда последний раз здесь были?
– спросил Сошников.
– Давно?
– В детстве, - сказал Гудович, - нас возил сюда отец, меня и сестру.
– Богатенькие?
– засмеялся Сошников.
– Нет, просто у отца было право на бесплатный проезд с детьми раз в году, он - путеец, начальник Закавказской железной дороги.
– Как?
– юноша даже согнулся, будто у него заболело что-то внутри. Закавказской? Как же, как же, Гудович?
– Да, Михаил Львович Гудович.
– Я не об отце, о вас, о вас.
– Ну, да, и моя тоже.
– Вы ведь в Петербурге изволили закончить?
– Да, исторический. Мы знакомы?
– Я ваше имя сто раз на дню слышал, и всегда меня от него мутило. Нину Сошникову помните?
– Да, она моя невеста, - сказал Гудович.
– Ах, вы - жених! Так что же вы, жених, в Америке сидите, когда ваша невеста подыхает в Петербурге? Что вы знаете, Гудович, о своей невесте?
– Я уже два года пытаюсь навести справки, но безуспешно..
– Ну и жених, ну и жених!
– А вы ... знаете?
– Так сразу и сказать? Все или частями? А вам что, Гудович, знать нужно? Как ваша невеста под большевиками жила, пока вы в Америке пребывали, а я на фронте? Извольте, Гудович: ваша невеста Нина Сошникова, то есть сестра моя Нина Сергеевна, похоронив нашу драгоценную маму, вашу предполагаемую тещу, Веру Николаевну Сошникову, осталась в Петербурге одна, без всяких средств к существованию, а потом там же, в Петербурге, от горя, что ее никто - ни брат, ни жених - не ищет и искать не собирается, замуж за какого-то штатского хмыря вышла, а он возьми и помри в одночасье, оставив ее с ребенком. А вы думали, она вас ждет, Гудович, пока вы в Америке кувыркаетесь? Нет, мы, Сошниковы, другие, мы сами как-нибудь, без вашей помощи!
– Прекратите, прекратите!
– Не прекращу, я люблю Нинку и оскорблять ее вам не дам, это счастье, что она нас раньше не познакомила, я бы вас придушил, от одного вашего имени меня воротит!
– Не надо, пожалуйста.
– А она все говорила: Гудович, Гудович, Мишенька, Мишенька. Ведь вы Мишенька?
– Мишенька, - сказал Гудович.
– Какой же вы, к чорту, Мишенька, когда она в Петербурге погибает!
– Я очень люблю вашу сестру, - сказал Гудович.
– Я очень люблю Нину.
– Так бегите, бегите!
– Взмахнул рукой юноша.
– Бегите в Петроград, это просто, прямо и налево, по узкоколейке, через мост, по рытвинам и канавам, через моря и реки, бегите, Гудович, спасайте свою невесту!
– Я спасу, - сказал Михаил Михайлович.
– Я обещаю вам, что найду ее и спасу, вы мне только какую-нибудь зацепочку дайте, у меня в Петербурге мама, знаете, мне везет, я за что ни возьмусь, все получается, и в этот раз получится, я знаю.
– Спаси Нину, Гудович, - сказал Сошников.
– Вызволи ее Христа ради, - и он приблизил свое такое родное, милое лицо к лицу Михаила Михайловича, - я тебе за это на любых фронтах побеждать буду, при любых командирах...