Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
–Чего не поехать! Коли нужда в том есть, я завсегда готов, – согласно закивал Никита, а как представил дорожную тряску в возке, помрачнел: – Ехать-то когда?
Но князь Константин уже ничего не слышал. Его жадный до писаного слова взгляд утонул в еще не виденной ранее книге – «Александрия».
Боярин Никита привел князя Ингваря к Константину вечером. В маленькой горенке князь был не один. На лавке в углу, застыв камнем, сидел чернец.
–Не опасайся, – заметив, что Ингварь настороженно поглядывает на монаха, поспешил успокоить его Константин, – то
–Так, великий князь, правда твоя. Нужда меня привела в твой дом.
–Положим, я еще не великий князь, – начал было Константин, но Ингварь горячо воскликнул:
–Скоро будешь им! Пришел я к тебе как к великому князю не по своей воле, батюшка мой, князь Рюрик, направил.
Ингварь замялся, видно, нелегко ему давались слова.
–Прислал меня отец за помощью – унять князя Всеволода Чермного.
–Вот как? – удивился Константин. – Почто же раньше не сказался мне о том? Ведь до самой Коломны ехали колено в колено, когда невесту Юрию везли.
–Не посмел. Ушей боялся Всеволодовых.
–И что князь киевский? Неужто жизни от него не стало? Когда я сватал дочь его Агафью, князь показался мне мужем нрава веселого, незлобливого, в беседах рассудительного, на руку щедрого. Чем же он Рюрику не угодил? Вроде бы полюбовно спор за стол киевский разрешился.
–Так-то оно так, – согласился Ингварь, – токмо не совсем. Всеволоду Чермному мало земли киевской, ему и Южной Руси мало. Помяни мое слово, великий князь: как окрепнет Всеволод, пойдет непременно воевать земли соседей своих. И перво-наперво стопы свои направит в землю черниговскую.
–А скажи-ка мне, князь Ингварь, почто тебя отец направил в Ростов, а не твоего старшего брата Ростислава? Ему-то сподручнее было ехать с таким поручением. Он – зять великого князя владимирского Всеволода Юрьевича. А великий князь в здравии и унять киевского князя в силах, – подал голос из своего угла игумен Похомий.
Ингварь, глядя на Константина, а не на игумена, торопливо ответил:
–Отец мой стар и судит всех по себе. Всеволод Юрьевич тоже немолод. Слух прошел, что скоро новому князю на столе володимирском быть. Потому я здесь.
–Так чего же ты хочешь от князя Константина? – медленно выговаривая слова, спросил игумен.
–Союза.
–Союза? – удивился Константин. – А разве не с согласия батюшки моего сел Всеволод Чермный на киевский стол, а князь Рюрик занял его место в Чернигове? Разве не ты стоял в Святой Софии, когда мы грамотами обменивались с Всеволодом Чермным и крест целовали на вечную дружбу? Еще киноварь не обсохла на грамотах, а ты уже меня к тайному союзу супротив князя киевского призываешь! – Константин задохнулся от гнева, зашелся кашлем, кровь прильнула к его бледному худому лицу, лоб и шея покрылись испариной.
Когда приступ прошел, Константин сиплым, осевшим голосом произнес:
–За такие речи следовало бы тебя в поруб бросить, да знаю, что волю отца исполняешь, и потому прощу. Но уезжай немедля. Князю же Рюрику передай, что крестного целования я не нарушу.
Ингварь медленно поднялся, поклонился Константину и с надрывом выдохнул:
–Воля твоя, великий князь, не мне тебя учить. Но как бы за стенами ростовскими или володимирскими не просмотрел ты врага, что затаился змеею и выжидает часа своего, чтобы ужалить смертельно. Прости, что речь моя дерзка и тебе не по нраву, но иначе не могу. Прощай! Даст Бог, свидимся еще.
Ингварь, опустив плечи, словно ноша непосильная легла на него, чуть пошатываясь, вышел из горницы.
После длительного молчания игумен Пахомий в раздумье произнес:
–В одном прав сын Рюрика: Всеволод Чермный коварен и зело жаден как до богатства, так и до власти. И чтобы возвыситься над всеми, он нарушит клятву, данную великому князю, и креста целование. Ибо нет веры человеку, приведшему в свою отчину лютых врагов земли русской – половцев и отдавшему своих братьев на растерзание иноверцам, а Киев-град – на разорение!
–Так что, вернуть князя Ингваря? – тихо спросил Константин.
–Нет. Пусть уезжает. А вот в Киев надо бы мужиков послать. Поживут, посмотрят да тебя, князь, известят. Так-то оно спокойнее будет.
2Великий князь Всеволод Большое Гнездо умирал. Умирал он медленно, день за днем, час за часом. Тело, столь могучее и жизнедеятельное ранее, иссохло, силы таяли, жизнь угасала. В доме князя стало тихо, тягостно. Тенью скользила по палатам великая княгиня. Любаша подурнела, осунулась. Жаль ей было и великого князя, и себя. Оживление наступало лишь в короткие приезды Юрия и Ярослава. Тогда опять княжеский терем наполнялся суетой, смехом, а великий князь, взбодрившись настоями из трав и корешков, приготовленных дедом Пантелеем, вставал с постели и выходил к сыновьям и снохе, чтобы обнять их.
–Батюшка! – всплескивала всякий раз руками Агафья, глядя на все хиреющего Всеволода Юрьевича. – Так почто ты не призовешь к себе преподобного Никиту из Переяславля Залесского? Чудотворец жезлом своим исцелил моего брата Михаила.
–Знаю, знаю, Агафья Всеволодовна, ты мне уже говорила об этом. И что брат твой в благодарность за исцеление воздвиг крест каменный.
–Так почто тогда медлишь, великий князь? Скажи Ярославу, и он мигом Никиту привезет.
–Благодарю, невестушка, за заботу, но мне уже никто не поможет. Приезжайте почаще, в этом мое исцеление. Только и радуюсь, что глядя на вас.
Всякий приезд Всеволод Юрьевич готовил подарок для Агафьи. Получая его, она краснела и опускала в смущении глаза.
–Почто мне честь такая? – говорила она скороговоркой и кланялась поясно.
Великому князю было приятно видеть радость в глазах невестки, ее смущение, он и сам от этого светлел.
Но ближе к зиме Всеволод Юрьевич ослаб совсем. Он уже не вставал с постели, днями лежал в полусне-забытьи и все меньше интересовался делами мирскими. Наконец он решился. Призвав как-то боярина Жирослава Михайловича, приказал ему: