Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
–Православные! Собрались мы ноне под сенью креста Успения Богородицы, дабы решить дело благостное: доколе под дланью Всеволодовой ходить нам; доколе вместо князей наших, томящихся в порубе володимирском, в голоде и холоде, кормить Ярослава со дружиною?
Подивились рязанцы смелым речам боярина, зароптали. Слова ложились на возделанную почву: не единожды они слышали подобные речи из уст бояр, старост и самого епископа Арсения. А тут еще объявился в городе двоюродный брат пронского князя Михаила Изяслав Владимирович. Смущал он речами своими рязанцев, подталкивая
–Народ честной, рязанский! Пришло время не просить, но требовать! Вернуть князей в Рязань с их женами и детьми! Разве то не дело?!
–Мы крест целовали Ярославу! – выкрикнул кто-то из толпы.
Изяслав услышал это и тут же нашелся с ответом:
–Своей ли волею целовали вы крест на верность? Нет! Не вы Ярослава позвали на княжение. Всеволод посадил вам своего сына. – И, помолчав, он многозначительно добавил: – Решитесь на дело святое, вам в том князь пронский подпорой будет. Крест в том целую. Верьте мне!
Изяслава сменил на возвышении сын боярина Савелия. Вошедши в зрелые лета, он не утратил молодецкого задора и потому, ударивши куньей шапкой о каменную плиту помоста, задиристо выкрикнул:
–Имать князя Ярослава и людишек его, в поруб сына Всеволодова! И послать письмо володимирскому князю: мол, ты нам князей, мы же сына твово тебе в здравии возвернем.
–Верно!
–Припомним великому князю Липицу и Колокшу! – раздались одобрительные выкрики рязанцев.
Видя, что все больше и больше появляется охотников до драки, епископ Арсений поднял руку, призывая ко вниманию.
–Православные, дети Господня! – дрожащим от охватившей его немощи голосом выкрикнул епископ. – Одумайтесь! Великий грех ляжет на вас, ибо нарушите клятву святую!
–Новгородцы не единожды целовали крест, а потом изгоняли князей неугодных, – перебивая Арсения, прогудел боярин Ермила. – Возвернем рязанцев, и грех простится.
–Великий князь в силу вошел. Дружину имеет немалую, не простит, коли Ярославу обиды чинить будете, – настаивал на своем Арсений. – Да и здесь, в детинце, у Ярослава три сотни воев. Крови прольется немало, – и простерши руку в сторону Фотьянова столпа, где, раздвигая плечами сгрудившихся рязанцев, два десятка воинов освобождали проход Ярославу Всеволодовичу, епископ прокричал: – Да вот и он сам, легок на помине.
Девятнадцатилетний князь, одетый в парчовый дорогой кафтан, в развевающемся на плечах малиновом плаще, широко шагал по образованному усилиями воинов проходу. Его светлые волосы волнами растекались из-под маленькой шапочки-кутафейки и, подхваченные боковым ветром, заслоняли ему лицо. Ярослав всякий раз отбрасывал их кивком головы, ловя при этом на себе недобрые взгляды рязанцев. Взойдя на паперть соборной церкви, он принял благословение Арсения и, повернувшись лицом к гудящему народу, строго спросил:
–Почто без моего дозволения сполох подняли? Может, ворог у ворот града?
Лицо Ярослава стало под стать плащу, а ноздри затрепетали, что у породистой лошади.
На возвышение, поддерживаемый под руки двумя отроками, поднялся боярин Мирон. Поклонившись поясно народу, притихшему при его появлении, князю Ярославу и перекрестившись на кресты собора, он негромко проговорил:
–Прости, государь, что без ведома твоего народ собрался. Испокон веку дела Рязань миром решала, и князья наши нам не перечили, а с народом шли…
–Откель ему знать, безбородому-то, пушок еще на губах, а туда же, «без моего дозволения!» – выкрикнул кто-то из толпы, и рязанцы зашлись хохотом.
Ярослав насупил брови и, повернувшись к тысяцкому рязанской дружины Афанасию Дробышу, приказал:
–Имать насмешника!
–Как же его отыщешь, государь, – улыбаясь, развел руками тысяцкий. – Вона толпища-то какая, вся Рязань здесь. Поди, разберись, кто голос подал.
Ответ Афанасия вызвал новую волну смеха.
–Глянь, мужики, князь-то что красна-девица перед суженым краснеет, – раздался голос. Ему вторил другой, такой же игривый и занозистый:
–Не корзно [29] , а сарафан малиновый ему впору!
–Волосы под кику [30] , и хоть сейчас на осклепище [31] !
Ярослав, видя хохочущие лица мужиков, ухмыляющихся в бороды бояр и старост, с трудом сдерживая ярость, подал знак воинам охраны. Те, стоя у паперти полукругом, придвинулись ближе к князю и обнажили мечи.
Смех разом прекратился.
–Почто без моего на то дозволения сполох подняли? – все так же спокойно, не повышая голоса, повторил свой вопрос Ярослав Всеволодович.
–Ты нам не князь! И дозволения нам твоего не надобно! – прогудел боярин Ермила. – Роман и Святослав князья нам. Отец твой, Всеволод, их в железах держит, и нам тебя след в железа взять!
Толпа угрожающе загудела.
К Ярославу приблизился епископ Арсений. Став чуть справа от князя, он тихо произнес:
–Может, тебе в соборе укрыться? Народ недоброе замыслил.
–Управлюсь, – холодно ответил Ярослав и решительно тряхнул головой. Подняв руку вверх, он провел ею из стороны в сторону, и тут же из-за двора купца Захария, выходящего высоким тыном на площадь, конно по трое в ряд показались дружинники княжеские. Разрезая толпу горожан на две части, давя зазевавшихся копытами, они быстро продвинулись к паперти церкви, образуя широкий проход, по которому князь Ярослав не спеша, с достоинством, покинул площадь.
Глядя на удаляющегося князя, Арсений в раздумье произнес:
–Молод Ярослав, а норов перенял отцовский. Упаси нас, Господь, от гнева Всеволодова.
Епископ перекрестился и, повернувшись, медленно вошел в распахнутые двери соборной церкви Успения Богородицы.
2Ночь воцарилась над Рязанью. Страсти, кипевшие днем на соборной площади, потихоньку улеглись, и рязанский люд, умаявшийся в делах и спорах, мирно почивал: кто на лавках, а кто и в мягких постелях. Только сторожа на башнях да дружинники князя Ярослава бдили, опасаясь: одни – незваных гостей с Дикого поля, другие – ретивых хозяев, грозивших мечом и цепями.