Брат на брата. Окаянный XIII век

Карпенко Виктор Федорович

Привезенная из половецких степей, дочь хана Юрия Кончаковича явилась залогом дружбы между вечными непримиримыми врагами – Русью и Диким полем.

Когда Ярослав впервые увидел ханскую дочь в богатом пестром наряде, шароварах и под легким белым покрывалом, такую маленькую, худенькую, заморскую птичку с огромными испуганными, черными, чуть раскосыми глазищами, то удивление и жалость заполнили его сердце. Приняв жену как неизбежность, Ярослав поначалу чурался молчаливой княжны, со временем попривык, а через полгода и полюбил свою скуластую половчанку.

–Ты

чего же не ложилась? А если бы я до утра не пришел? – с теплотой, на которую только был способен, спросил князь.

–Ждала бы до утра.

–А коли до самого вечера…

–Ждала бы столько, сколько ты пришел, – ответила она, на что Ярослав рассмеялся.

–Не «сколько ты пришел», а пока бы ты не пришел, – поправил он свою жену.

Ханской дочери язык русов давался с трудом, и потому она чаще молчала, но ее глаза, горячие и ласковые руки были красноречивее любых слов.

–Ты встревожен. Беда пришла? – заглядывая Ярославу в глаза, тихо спросила княжна.

–Беды особой нет. Бояре люд рязанский в смуту вводят, супротив меня народ поднять хотят.

–Какие они, – покачала головой княжна. – Таких отец мой сек саблями, а очень плохих за ноги к лошади, – показала она руками, будто вяжет узел, – и пускали в поле. – Помолчав, добавила: – Позови отца моего. Он порубит плохих бояр.

–Нет. Не хочу крови.

–Хан любит кровь врагов своих, когда она стекает с его меча.

–Но я не хан, а русский князь.

–Урусски кенязи не раз звали наших воинов против врагов своих. Кенязь Рюрик звал ханов на Киев, и сегодня еще в Переславле половецкие воины.

–В Переяславле, – поправил Ярослав жену. – Ты верно говоришь: половцы в граде том, но надолго ли? Отец с этим мириться не будет. Переяславль теперь наш – володимирский, – уверенно произнес молодой князь и, заметив, что жена дрожит, строго приказал: – Немедля в постель! Озябла ведь. Вона трясца берет, того и гляди зубами застучишь. А с боярами управимся, не тревожься. Коли не сами, так великий князь поможет.

3Всеволод Юрьевич не повел войско в Рязань. Он стал лагерем в виду города на берегу Оки, отправив воеводу своего к Ярославу и боярам рязанским с приказом: явиться в полдень на ряды [38] . Поставлен был только шатер великого князя, дружинники же владимирские расположились на склоне взгорка и в перелеске, спускавшемся к реке. Сколько было воинов у Всеволода, рязанцам видно не было, и оттого суда княжеского они не испугались. Отправляя бояр и выборных от мастеровых и купцов на ряды, горожане напутствовали:

–Не уступайте!

–Держитесь своего!

–Князей ослобоните! На что нам приблудные-то!

Среди важно выступавших на княжеский суд рязанцев шел в окружении священников епископ Арсений. Под тяжестью золоченой ризы, отягощенный толстой золотой цепью, на которой висела панагия [39] , он, опираясь на посох, с трудом переставлял ноги. Перед выходом из города Арсений пытался еще раз призвать паству к смирению, повиниться великому князю, но рязанцы не захотели слушать епископа.

Следом за выборными из ворот

города в сопровождении двух десятков воинов выехал Ярослав. Обогнав шествие рязанцев, он первым прибыл к княжескому шатру и, спешившись, попал в крепкие объятия братьев – Константина и Юрия.

Старший брат, высокий и строгий, как монах, хотя и был рад встрече, вел себя сдержанно и радости не выказал.

Юрий же, тиская Ярослава крепкими ручищами, забросал его вопросами:

–Здрав ли? Как женушка твоя, поздорова ли? Что содеялось в Рязани? Чем люд рязанский прогневил? – и, не давая ответить, тут же рассказывал сам: – Брат Владимир просился с нами, да отец не взял: мал еще. Бояре твои с тобой, а дружина где же?

–В граде оставил, в воротах.

–Почто в воротах? – тряхнул кудрями Юрий. – Воротных сторожей разве нет?

–Есть. От них и поставил дружину, дабы за стенами градскими не укрылись бунташные.

–Есть и такие?

–Вон сколь, – кивнул Ярослав в сторону приближающихся рязанцев, – да и в самом граде осталось немало. – И, сокрушенно махнув рукой, спросил в свою очередь: – А как батюшка? Здоров ли?

–Великий князь в здравии, – тихо ответил Константин. – По весне занедужил как-то, да потом выправился.

Ярослав, отстранившись от Юрия, повернулся к старшему брату. Всмотревшись в его худощавое, землистого цвета лицо, участливо спросил:

–Сам-то ты здоров ли? Вона как глаза запали…

–Все в руках божьих, – так же тихо ответил Константин. Рядом со своими крепкими, розовощекими, жизнерадостными братьями он выглядел изнуренным, усталым, словно точила его какая-то внутренняя, неведомая болезнь. Узкое лицо Константина, обрамленное редкой бородой клинышком, глубоко посаженные глаза, тонкий нос с горбинкой и резкая черточка, делившая сросшиеся брови, дышали внутренним покоем и умиротворением. Будто пришел он в этот грешный мир сторонним наблюдателем: без радостей, желаний и страстей.

–А что батюшка, в шатре? – забеспокоился Ярослав. – Не терпится обнять родителя.

–Тебе нельзя в шатер! – предостерегающе поднял руку Константин. – Не забывай, кто ты, и говорить с тобой великий князь будет не как с сыном, а как с удельным князем. О том и напомнить велел.

Ярослав понимающе кивнул и нехотя отошел к приехавшим вместе с ним боярам.

Между тем рязанские выборные подошли ближе. Встретил их боярин Зарок и указал место, где им надлежало быть в ожидании суда княжеского.

В полдень из шатра вышел великий князь. Кинув взгляд на Ярослава, он указал ему на скамью, стоявшую слева, сам же сел в высокое резное кресло. Оглядев выборных рязанцев, Всеволод спросил:

–С чем пришли, бояре?

Из толпы выступил бородатый дородный мужик. Придерживая окладистую бороду, поклонился поясно и, крякнув в кулак, зычно произнес:

–Вины на нас нет, государь, а потому говорить пришли о наболевшем: доколе держать в неволе князей наших будешь?

–Не о том речь! – прервал боярина Всеволод. – Помолчи! Говори ты, князь, – кивнул он Ярославу.