Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
Дружинники зашлись хохотом.
–Не верь им, князь. Напраслину на моих матушку с батюшкой возводят, – раздался звонкий от возмущения голос, и из-за спин дружинников выступила черноволосая невысокая девушка лет пятнадцати. Словно угольями обожгла она Юрия своими огромными, омытыми слезами, черными глазищами. Негодуя, она выкрикнула: – Убивцы вы, нелюди! За что матушку загубили? А батюшку? Ответствуйте! Не мне, князю своему правду говорите! И что мной позабавиться хотели…
–Ах ты, волчья утроба! Кикимора болотная! – взревел рыжебородый дружинник и, выхватив саблю, замахнулся ею для удара, но Юрий в самый последний момент
Из-за спины княжича выскользнул Роман и, не дав девушке коснуться земли, подхватил ее на руки.
Спешился и Константин. Осмотрев девичье плечо, он сказал:
–Рана неглубокая, но, ежели не стянуть порез, истечет девка кровью. Неси-ко ты ее, Роман, к княжескому шатру. Найдешь там деда Пантелея. Он лекарь знатный, поможет, – и, повернувшись к дружинникам, строго спросил: – Говорите правду, не то на пытку пошлю. Почто мужика с бабой загубили?
Дружинники стояли потупясь, с ноги на ногу перетаптываясь.
–Ты, – ткнул перстом Константин в рыжеволосого.
Мужик вздрогнул и, помычав, нараспев произнес:
–Так мы же токмо волю княжескую…
–С пытки все расскажешь! – пригрозил, в свою очередь, Юрий.
–Я и так все расскажу. Эка невидаль, мужика с бабой зарубили. Сколь их ноне поляжет, не счесть. А этого, – скосил глаза рыжий на чернобородого, – ты и сам, князь, видел. Он двоих наших положил, ну как его опосля этого жить оставить. А с бабой… В походе первое дело, как град возьмем, бабам подолы задрать. А тут входим в избу… никого. Прошли в ложницу, женка в постели лежит. Может, занедужила или еще по какой иной причине, не ведаю. А сама ладная, чернявенькая, базенькая [40] . Кровушка у мужиков и взыграла. Баба-дура кричать начала, тут и мужик ее объявился. Петра-то он враз пришиб, кулаком, а Тюху апосля. Его же, Тюхиной саблей, и зарубил. Потом схватил мужиков за хребты и, как котов шкодливых, вышвырнул из избы. А его женку я посек саблей. Она-то как из-под Тюхи вывернулась да одежонку кой-какую накинула на себя, тут же за нож и на меня… Ну, я и махнул. Девку же мы не трогали. Вот те крест, – торопливо перекрестился красномордый. – Может, кто другой хотел с ней позабавиться, но мы ее не видели. Правду говорю.
–Зачем же тогда загубить ее хотел? – спросил Юрий.
Мужик замолчал, замялся и, не найдя ответа, развел руками:
–Не ведаю, по злобе, наверное.
Константин осуждающе оглядел мужиков, еще раз бросил взгляд на убитых и, перекрестясь, тихо произнес:
–Господи, упокой их души грешные, – и уже громче закончил: – А что до вас, мужики, то не мне, а великому князю решать: по злому умыслу ли иль случайно вы кровь ноне пролили.
Взмахом руки Константин показал, чтобы дружинники удалились с глаз долой. После чего заметил брату:
–А знаешь, Юрий, глядя на это, – показал он на убитых мужиков, – я все больше убеждаюсь в правоте ромейских мыслителей: дай волю человеку, и все низменное всплывает в нем.
–Да, но ромеи воспевали свободу, – возразил Юрий. – Я не так много времени провожу за книгами, как ты, но читал, что ромеи, имея рабов, больше всего ценили свободу.
–Ценили, – согласился Константин, – из-за боязни стать рабами. Дело-то в другом: ромейские законы давали свободному человеку право распоряжаться жизнью раба! А в Рязани великий князь дал это право своим дружинникам. Они решают: противится ли воле княжеской рязанец или нет, жить ему или умереть.
–Уж больно мудрено ты говоришь, брат, по-книжному. Я же одно знаю верно: токмо князь вправе живота лишить. Ему богом такая власть дадена. И хватит об этом, – решительно тряхнул кудрями Юрий, – поехали дале.
На дворе князя Романа царила деловая суета. С десяток подвод загружалось княжеским добром, ржали выводимые из конюшен лошади. Зная, что великий князь разрешил рязанцам брать с собой только то, что можно унести в руках, Юрий удивился увиденному. Наехав на двух мужиков, тащивших тяжелый, окованный железом ларь, он строго спросил:
–Чьи люди? Почто добро волочите?
Мужики, признав во всаднике княжича, с готовностью ответили:
–Князя Олега Владимировича люди. По его воле здесь. Великий князь Всеволод разрешил ему разорить гнездо Глебовичей, князей Романа и Святослава. Сами-то они во Владимире, в порубе маются. Вот мы и радеем.
–Это надо же! – покачал головой Юрий и, обращаясь к Константину, спросил: – Тебе неведомо, почто отец Олегу благоволит? Три года тому градом Пронском наградил, ноне рязанских князей добро отдал…
–Думается мне, что великий князь держит подле себя Олега и Глеба Владимировичей, чтобы при случае выставить их супротив рязанских князей, – медленно, подбирая слова, ответил старший брат.
–Так Глеб с Олегом тоже князья рязанские. Отдал бы отец Рязанскую землю им в кормление и не знал забот.
–Не все то мед, что сладко, – улыбнулся Константин. – Великий князь, может, и рад бы был так сделать, да захотят ли рязанцы князей-предателей над собой. Ярослав и года не удержался в Рязани, а этим-то живо головы бы свернули. Особливо князю Олегу. Видимо, вскорости сие и случится, уж больно князь Всеволод Чермный хочет добраться до него, помститься за пленение и чинимые унижения его дочери – жене князя пронского Михаила. А вот и сам князь Олег, легок на помине, – кивнул Константин в сторону вышедшего на высокое крыльцо княжеского терема приземистого, дородного мужика в малиновом кафтане. Уперев руки в бока и выпятив внушительных размеров живот, он с явным удовольствием наблюдал за работой челяди. Заметив княжичей, Олег помахал им рукой.
–Поехали отсель, – предложил Юрий брату. – Уж больно смердит!
Город пылал. Огонь играючи перекидывался от одной избы к другой, взлетал вверх по башенкам теремов, лизал купола и кресты церквей. Черные хлопья, кружась, падали на плечи и головы, забивались в распахнутые, орущие рты рязанцев, покрывали слоем залитое кровью место скорой казни виновных в бунте мужиков.
Великий князь был угрюм, сердце его болезненно ныло, затрудняя дыхание. Обернувшись к стоявшим позади него сыновьям, он тихо произнес:
–Не радуюсь я принижению врага своего, а плачу вместе с Рязанской землей, скорблю по убиенным, но иного пути усмирения смуты не вижу. Когда время придет и меня призовет Господь пред очи свои, хочу вам оставить княжество Володимирское великим и спокойным. О том радею, проливая кровь людскую. – И уже тише добавил: – Бог мне в том судья.
–Прости, великий князь, что не ко времени, – склонив голову на грудь, замер перед Всеволодом Кузьма Ратьшич. – Прислал мя воевода Степан Здилович. Дозволь слово молвить?