Брат по крови
Шрифт:
Мы помолчали.
— Товарищ майор, разрешите начать операцию? — неожиданно спрашивает меня Савельев. — Макаров — мой приятель, и я должен помочь ему.
Я покачал головой.
— Саша, — сказал я ему совсем не начальственным тоном. — Ты спутал два стола: вы выпивали с Макаровым за обеденным, а здесь операционный. Разница, как ты сам понимаешь, большая. Так что позволь мне самому решать, что делать с твоим дружком.
Савельев было заартачился, но я его осадил.
— Что, хочешь в одиночку пить казенный спирт? — спросил я его с легкой иронией в голосе. — Нет? Ну коль нет, не мешай мне сделать свое дело. Старлей, — это я Барсукову, — тебя можно взять в качестве консультанта? Или слабо?
Барсуков вроде бы даже обиделся, услышав эти слова.
— По инструкции я вообще могу вам запретить подходить к гранате… — заявил он.
— Меня не граната интересует, а раненый, — отрезал я.
— Раненый — это у вас, а у меня — граната, — сказал Барсуков. — А граната находится в боку начфина.
— И что же мы будем делать? Ждать, пока граната разорвется? Да ведь прежде, чем это случится, Макаров может от переохлаждения помереть. Вы слышите, как его колотит? — с издевкой спросил я.
Барсуков принял мои слова на веру и повернул ухо в сторону начфина — прислушался.
— Даже не знаю, что сказать, товарищ майор, — пожав плечами, проговорил Барсуков. — Наверное, мне следует разыскать своего непосредственного начальника…
— Это ты, Володя, про начальника инженерной службы говоришь, про майора Семушкина? Да жив ли он? И вообще, пока ты его ищешь, Макаров даст дуба, — с тревогой в голосе заявляет Савельев.
Неожиданно возле полевого лазарета появляется командир полка полковник Дегтярев со свитой. Рядом с ним — заместитель по воспитательной работе Сударев, чуть позади — начальник штаба полка Высотин и замкомполка Башкиров.
— Что тут происходит? — спрашивает «полкан». Он, в отличие от многих из нас, одет по форме. Видимо, каким-то образом сумел привести себя в порядок. Мне стало стыдно за свой вид, ведь я, а вместе со мной и Савельев, и другие мои подчиненные похожи сейчас на мясников с городского рынка. В нижнем белье, на лицах кровь, руки в крови, кровью испачкана вся наша скудная одежда.
— Выполняем свои прямые обязанности! — спокойно отвечаю «полкану».
Тот одобрительно кивает головой.
— Раненых много, майор? — спрашивает он меня.
— Достаточно, — отвечаю.
— Потери? — в свою очередь, спрашивает полковник. — Впрочем, это не по вашей части.
Он обводит тяжелым взглядом людей, видит лежащих на расстеленных прямо под открытым небом плащ-палатках раненых, бросает взгляд на операционный стол, где лежит с гранатой в боку Макаров.
— Что это с ним? — узнав начфина, спрашивает «полкан».
— Ранен он… — говорю. И тут же уточняю: — Гранатой из подствольника.
У полковника от удивления лезут вверх брови.
— Не разорвалась, что ли? — спрашивает. — Я что-то похожего не припомню. Тебе повезло, начфин. Твою гранату бракоделы собирали, — пошутил он, обращаясь к Макарову, и тут же мне: — Что думаете делать?
— Да вот решаем с сапером, — киваю я на Барсукова. — Он говорит, что по инструкции он может запретить нам оперировать.
Полковник растерян.
— А что, есть такая инструкция? — спрашивает. — Впрочем, если жить по одним инструкциям, можно жизнь в стране остановить. Решайте сами, — бросил он мне. — Конечно, дело это опасное. Живым останешься, майор, к ордену представлю, погибнешь, как героя похороним.
С этими словами он повернулся и в сопровождении свиты удалился. Видимо, картина боя менялась, противник потихоньку сдавал позиции, и у начальства появилась возможность осмотреться, так сказать, своими глазами увидеть то, что натворили моджахеды.
VIII
Когда я начал делать операцию, у меня дрожали руки. Я все время думал об этом проклятом взрывателе, который мог сработать в любое мгновение. Это означало, что нам с Макаровым конец. Впрочем, при более или менее благополучном исходе я мог остаться всего лишь без руки, а вот капитану хуже. Коль рванет, потроха посыпятся из него, как сельдь из перевернутой бочки. Нужно взять себя в руки. Но не получалось. Видя мое состояние, ко мне несколько раз пытался приблизиться Савельев, но я его прогонял. Он сопротивлялся, пытался что-то сказать мне, но я и слушать его не хотел. Полку не нужны были лишние жертвы — и без того их хватало. Я представлял себе, сколько потребуется времени, чтобы захоронить всех убитых. Впрочем, думал я, всех хоронить не придется — приедут родные и многих из них увезут с собой. Это хорошо, иначе похороны деморализуют полк. А на войне слабым быть нельзя.
Барсукова я не мог прогнать от операционного стола — все-таки главный сапер полка, — и я терпел его возле себя. Чтобы он не был обыкновенным наблюдателем, я предложил ему стать моим ассистентом. Теперь он по моей просьбе подавал необходимые инструменты, разложенные на небольшом покрытом марлей столике, помогал держать руки раненого, чтобы тот, не дай бог, не дотронулся до гранаты. А ведь он мог это сделать. Он испытывал невероятную боль и то и дело пытался вырваться из наших с Барсуковым объятий. Но мы были начеку. Я был благодарен старлею. Мало того, что он не давал Макарову дергаться, он еще и внимательно следил за моими действиями и контролировал меня. Стоило мне совершить неловкое движение, как он останавливал меня прикосновением руки и предупреждал: «Осторожнее, товарищ майор, это ведь не хлопушка для мух — как-никак граната…»
Чтобы избавиться от страха, я пробовал шутить:
— Хорошо, что не хлопушка. Ведь Макаров у нас не муха какая-нибудь, его хлопушкой не прихлопнешь. Другое дело граната.
Макаров с ужасом воспринимал мои слова. Зрачки его стали огромными, и оттого глаза его казались сумасшедшими и страшными. Было промозгло и довольно холодно. Стояла глубокая осень. По предгорьям гулял недобрый октябрьский ветерок. С затянутого тучами низкого неба сыпал холодный отвратительный дождь. Но Макаров будто не чувствовал холода. Пот струился по его бледным толстым щекам. Впрочем, и я не ощущал холода. Меня то и дело бросало в жар. Крупные капли пота я видел и на лбу Барсукова.
— Осторожнее, товарищ майор, — в очередной раз услышал я голос сапера. — Граната — вещица деликатная, она требует, чтобы с ней обращались вежливо.
Я нервно усмехнулся.
— Тоже мне недотрога! — снова попробовал я шутить.
— Но ведь граната женского рода, — в тон мне сказал Барсуков.
— Да, верно, — согласился я, продолжая осторожно работать скальпелем, делая небольшие надрезы со стороны снарядика, на три четверти впившегося в тело бедного начфина. — Так всегда: где женщины, там одни неприятности. Вот она, женская суть! Послушай, старлей, а ты женат? — неожиданно спросил я Барсукова.