Брат Томас
Шрифт:
— Сальваторе!
Хотя сформировался флоппи из кубиков, он гибкий, округлый и пушистый. Огромные уши упали на мордочку, он откинул их одной лапкой, потом поднялся на задние. Милый такой домашний зверек.
— Всю мою жизнь порядок был для меня навязчивой идеей, — говорил брат Джон, словно зачарованный. — Найти порядок в хаосе. Установить порядок над хаосом. И вот — это маленькое существо, рожденное из хаоса мысли, из пустоты, из ничего.
Романович все еще стоял, но уже не такой настороженный, как в тот момент, когда думал, что перед ним сейчас
— Конечно же, аббату вы это не показывали.
— Пока нет, — ответил брат Джон. — Собственно, вы — первые, кто увидел это… это первое доказательство существования Бога.
— Аббат знает, что ваши исследования вели… к этому?
Брат Джон покачал головой:
— Он понимает, какую я поставил перед собой задачу: доказать, что на дне физической реальности, под последним слоем очевидного хаоса — упорядоченные мысленные волны, разум Бога. Но я никогда не говорил ему, что собираюсь создать живое доказательство.
— Вы никогда не говорили ему, — в голосе Романовича слышалось изумление.
Брат Джон улыбнулся своему созданию.
— Я хотел его удивить.
— Удивить? — Изумление в голосе русского уступило место недоверию. — Удивить его?
— Да. Доказательством существования Бога.
— Это не доказательство существования Бога, — голос Романовича зазвенел от презрения. — Это святотатство.
Брат Джон дернулся, словно ему отвесили оплеуху, но тут же пришел в себя.
— Боюсь, вы не слушали меня, мистер Романович.
Улыбающийся, переваливающийся с лапы на лапу, большеглазый флоппи поначалу не казался святотатством. Такой пушистый, уютный, восхитительный.
Когда же я опустился на край кресла и наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть флоппи, меня прошиб холодный пот.
Большие глаза флоппи не могли поймать мой взгляд, в них не было любопытства, свойственного глазам щенка или котенка. Они были пустыми, за ними царила пустота.
Мурлыкающие звуки, которые издавал флоппи, ничем не отличались от записанного голоса игрушки, и мне пришлось напомнить себе, что передо мной не игрушка, а живое существо. И теперь я уже слышал не мурлыканье, а бормотание кукол с мертвыми глазами, которых видел в кошмарных снах.
Я поднялся с кресла и отступил на пару шагов от темного чуда брата Джона.
— Доктор Хайнман, — вновь заговорил Романович, — вы не понимаете себя. Вы не понимаете, что сделали.
Враждебность русского определенно ставила брата Джона в тупик.
— У нас могут быть разные точки зрения, это мне ясно, но…
— Двадцать пять лет тому назад вы отвергли своего родившегося с отклонениями от нормы ребенка, отказались от него, бросили.
— Теперь я — другой человек, — ответил брат Джон, шокированный столь быстрым переходом, но явно стыдясь содеянного им.
— Я признаю, что вас мучила совесть, что вы даже раскаялись, и вы проявили удивительное великодушие, отдав церкви все свое состояние, приняли монашеские обеты. Вы изменились, возможно, стали лучше, но вы — не другой человек. Как вы можете убеждать себя в этом, если вы столь хорошо знакомы с теологией вашей веры? Из одного конца вашей жизни в другой вы несете с собой все, что совершили. Отпущение грехов дает вам прощение
— Брат Джон, вы видели Фредерика Марча [44] в фильме «Доктор Джекиль и мистер Хайд»? — спросил я. — Если мы останемся после всего этого живыми, может, нам стоит посмотреть его вместе.
Глава 52
Атмосфера в подземной гостиной оставляла желать лучшего. Никому же не хочется оставаться на пикник в конусе спящего вулкана, если под ногами вдруг слышится гудение.
Брат Джон обиделся, осознав, что его творение встречено с куда меньшим энтузиазмом, чем он ожидал. И его разочарование очень уж походило на уязвленное самолюбие, плохо скрываемое негодование, тревожащую детскую злость.
44
Марч, Фредерик (1897–1975) — американский актер театра и кино. Фильм «Доктор Джекиль и мистер Хайд», в котором Марч (настоящее имя Фредерик Эрнест Макинчир Бикл) сыграл главные роли, вышел на экраны в 1932 г.
Милый, вызывающий ужас, обаятельный, бездушный флоппи сел на пол, принялся играть лапками, издавая звуки, которые издает существо, очень довольное собой, уверенное в том, что вызывает у окружающих щенячий восторг. Однако в его смехе с каждой секундой слышалось все меньше веселья.
Костяные чудища, фантом на колокольне, а теперь вот эта демоническая игрушка — являли собой тщеславие, которое напрочь отсутствовало в истинно сверхъестественных существах. Эти создания находились вне вертикального священного порядка человеческих существ и призраков. Тщеславие этих созданий отражало тщеславие того, кто их сотворил.
Я подумал о трехголовом койоточеловеке Томми Клаудуокера и отметил для себя еще одно отличие между истинно сверхъестественными существами и этими странными созданиями, с которыми мы сталкивались на протяжении последних двенадцати часов: фундаментально органический характер всего того, что стало сверхъестественным. В принципе, удивляться этому не приходилось, поскольку настоящие призраки ранее существовали во плоти.
Костяные чудовища более всего напоминали машины. Когда Смерть спрыгнула с колокольни, в полете она разлетелась на геометрические фрагменты, как могла бы разлететься сломавшаяся машина. Вот и для флоппи напрашивалось сравнение не с котенком или щенком, а с заводной игрушкой.
Родион Романович стоял, сунув руки в карманы пальто, словно в любой момент мог вытащить «дезерт игл» и разнести флоппи в клочки.
— Доктор Хайнман, то, что вы создали, не жизнь. В смерти она не разлагается. Ваши творения разделяются на составляющие в процессе, похожем на расщепление атома, только при этом не происходит выделение тепла, а после завершения процесса ничего не остается. Вы создали антижизнь.
— Вы просто не способны оценить достигнутое, — ответил брат Джон. На его лице, как на фасаде летнего отеля в межсезонье, погас свет.