Брат Третьей Степени(Эзотерический роман)
Шрифт:
— Да, — ответил я.
— Тогда нет необходимости, чтобы я сопровождал вас, и поскольку у меня есть другие очень важные дела, которые требуют моего внимания, я сейчас покину вас, далее в моем экипаже вы поедете один. Когда подойдете к дверям бального зала, покажите вашу карточку и отвечайте на все вопросы, которые вам могут быть заданы, а также подчиняйтесь всем приказам, которые могут быть отданы.
— Все будет сделаю в точности, как вы сказали, — пообещал я, в то же время рассуждая про себя, что это — довольно странная процедура для того, чтобы получить позволение войти в бальный зал. Далее мы ехали в полном молчании. Когда добрались до церкви Мадлен, мужчина вышел из экипажа, который развернулся и быстро покатил прочь. Возница гнал по ярко освещенным центральным улицам, тротуары которых были заполнены толпами веселых и беззаботных людей, затем по бульвару, значительно более скупо освещенному. Минут через тридцать довольно быстрой езды мы подкатили к воротам особняка, находящегося на некотором удалении от улицы. После короткой остановки въехали в ворота и встали у парадного входа.
Когда я выходил из кареты, женщина в черном под вуалью вышла из своего экипажа, остановившегося впереди нас. Увидев меня, она было сделала шаг навстречу, будто хотела заговорить со мною, но высокая фигура, закутанная в плащ, прошла между нами, и я услышал слова «четыре плюс три». Женщина немедленно отвернулась и поспешно стала подниматься по ступеням, в то время как мужчина исчез за колонной. То же самое ощущение счастья, какое я испытал, общаясь с незнакомкой в черном несколько недель назад, снова охватило меня, и окрепла уверенность, что это — та самая особа. Быстро поднявшись по лестнице и войдя в приемную, я увидел, как она исчезает за боковой дверью. Приемная была полна людей в масках. По-видимому, что-то задерживало их перед входом в бальный зал. Пробравшись ко входу, я обнаружил, что гости проходили по одному и дверь закрывалась на несколько минут за каждым. Заинтригованный такой процедурой, я дождался своей очереди и подал билет швейцару в маске. Он пропустил меня лишь после того, как тщательно осмотрел карточку, затем возвратил ее и закрыл за мной двери.
Повернув по узкому проходу направо, я оказался в небольшой квадратной комнате, залитой зеленоватым светом единственной лампы. За столом справа сидел мужчина преклонных лет, длинные белые волосы, борода и кустистые брови придавали ему поистине древний вид. Слева от меня за другим столом сидела одетая в черное женщина, чьи юные черты были лишь наполовину скрыты маской. Ее черные проницательные глаза сверкали, как угли.
— Ваше имя? — спросил старец.
— Альфонсо Колоно.
— Вы клянетесь, что это так? — раздался неожиданно низкий голос женщины.
— Да.
— Позвольте посмотреть вашу карточку.
Я подал. Они поочередно осмотрели ее и вернули мне.
— Место и дата вашего рождения? — спросил старец.
— Париж, 5 июня, 18… года.
— Час?
— Семь сорок пять утра.
— Пройдите налево, — сказала женщина, записавшая все ответы. И будто по тайному сигналу, слева открылась дверь. Войдя в нее, я очутился в комнате, схожей с первой, перед мужчиной в маске.
— Брат, — обратился он, пригласив меня сесть, — все эта предосторожности, через которые вы прошли, могут показаться не к месту, странными для подобного случая, поэтому я дам пояснения. Те, кто приглашен на этот бал — наши избранные сыны и дочери, можно сказать, цвет всего мира. И мы должны оградить их от волков, которые, скрываясь под внешним лоском, оскверняют души. Жизнь, которую ведут избранники, делает их особенно чувствительными ко всякой злой мысли и недоброму воздействию. Поэтому мы должны окружить их заботой. Вы удостоитесь этим вечером общения с самыми чистыми и совершенными мужчинами и женщинами. Конечно, есть и выше них, но те не от мира сего. Мы верим, что вы достойны оказанного вам доверия. Ваше присутствие на балу само по себе является официальным представлением всему собранию. Формальности и условности, необходимые среди притворства и обмана внешнего мира, здесь неведомы. Все тут братья и сестры. Идите! Войдите в жизнь в ее высшем проявлении, когда сердце и ум объединяются в гармонии с ритмичными движениями тела и царит самая чистая любовь.
Он открыл дверь, и я очутился в ярко освещенном бальном зале. Нежные звуки вальса наполняли помещение, приятные ароматы разливались в воздухе. На мгновение я остановился в дверях, оглядывая зал в надежде увидеть ту, которая носила черное платье. Но ее не было видно нигде.
— Признает ли святой отец за женщиной равные с мужчиной права? — произнес женский голос рядом со мной. Обернувшись, я обнаружил миловидную пастушку и, удивленный подобным вопросом в такое время, ответил то, что думал по этому поводу:
— Пол не должен создавать препятствий равноправию. Сердце и разум определяют все. В том, что касается сердца, все права должны принадлежать женщине, в этом ее совершенство, в том же, что касается разума, — мужчине.
— Ах, значит, святой отец не думает, что женщина равна мужчине по уму?
— Как правило, нет. Исключения, по правде говоря, есть, но только исключения.
— Что ж, святой отец не может рассматривать танец, как нечто от ума, поэтому я приглашаю его станцевать со мной вальс.
Происшествия последних дней не относились к разряду таких, которые могли способствовать веселому настроению; внезапное появление матери и исчезновение отца, экзамены и занятия настроили меня на серьезный лад. Но я не смог отказать, и вскоре мы уже скользили по полированному полу, захваченные ритмом танца.
Заставьте любую группу людей делать одновременно какое-то общее дело, — не важно, насколько оно просто и незначительно само по себе, — и вы объедините их в сообщество. Вскоре и я почувствовал себя частью собрания этих свободных и радостных людей, позабыл свои заботы, беспокойство и, наслаждаясь вальсом, с удовольствием разглядывал публику. Моя партнерша танцевала так грациозно, будто я держал фею в своих руках. Чувство, наполнявшее меня, не походило на волнующее сердце ощущение, которое вызвала во мне женщина в черном, но в радости той минуты она была забыта. Вальс закончился, и снова я стал отдельным индивидуумом. Серьезные мысли опять вкрались в мой ум, и, припомнив, что на мне монашеская одежда, я решил воспользоваться преимуществом своего персонажа, чтобы кое-что обдумать. Но…
— А если бы епископ твоей епархии увидел тебя сейчас, развеселый монах, какое бы ты понес наказание? — спросила моя очаровательная партнерша, весело смеясь. Я скорчил постную физиономию и смиренно произнес:
— Святой отец, простите меня, это больше никогда не повторится! Я лишь на мгновение позволил прелестнице искушать меня.
— Вот еще один наглядный пример Адама и Евы и слабости бедного человека, — сказала она с дразнящим смехом.
— Да, дьявол изощренно искушает нас под личиной красоты, — подтвердил я, защищая достоинство своего героя.
— Но, отец мой, где были бы дети Адама сегодня, если бы случилось иначе? Где были бы бедные слепые глупцы без ума и чувства, невинные, но не обладающие знанием? Благословенна Ева, которая искушала мужчину отведать плода древа, приносящего мудрость, — сказала моя крестьяночка, становясь серьезной.
— Дитя мое, ты используешь тонкие ухищрения, пытаясь защитить свою заблудшую прародительницу. Берегись впасть в ересь.
— Ересь?! Разве в самих Писаниях не говорится об этом? Разве Ева не искушала Адама есть плод от древа, приносящего знание добра и зла и сделавшего людей подобными богам? Кто вправе осуждать столь высокое и благородное стремление?
— Дитя! Дитя, покайся в грехах, пока гнев Божий не обрушился на тебя! — сказал я, думая с интересом: «Все ли здесь такие, как она?»
— У Бога нет гнева. Писания говорят, что Бог есть Любовь.
— Дочь моя, кто научил тебя так ложно толковать священные слова Писаний?
— Да ведь две тысячи лет монахи, подобные тебе, искажали истину и забивали людские умы заблуждениями, а ты еще осмеливаешься спрашивать — кто! — Глаза ее сверкали огнем задора и возмущения. Было очевидно, что она спорит от всей души. Это становилось интересным. Я был почти загнан в угол, но ответил, чтобы поддержать свою роль: