Братство бумажного самолётика
Шрифт:
Глава 1
Братья Фламма. Правила игры в крысу
– Ян, скорей, – Пол стоял у двери, и, придерживая её рукой, то и дело выглядывал в коридор. – Ну? Ты где?
– Сейчас… – винтик всё никак не поддавался, медная чашечка колокольчика прокручивалась, влажные от напряжения и волнения пальцы то и дело срывались, но Ян не сдавался, он продолжал упрямо крутить винт, прижимая скругленную шляпку что было сил. – Погоди, минуту ещё.
– Док сейчас придёт, какая минута! – шепотом заорал Пол. – Давай быстро!
Винт, о чудо, наконец-то поддался, гайка провернулась, и Ян в несколько секунд согнал её, наконец, вниз, с винта. Подхватил медную чашечку, сунул в карман. Воровато оглянулся, заметил на краю обшарпанной столешницы початую пачку доковских сигарет, секунду помедлил, и сунул пачку туда же, куда только что спрятал чашечку. На цыпочках подошел к Полу, встал рядом.
– Пошли, – велел Пол. – Вроде нет никого.
Никого и не было, Ян и сам это отлично
– Дай мне, – приказал Пол.
– Чего это? – нахмурился Ян.
– У тебя карман дырявый, дай, – настойчиво повторил Пол.
– Ай, да, точно, – Ян замедлил шаг, вытащил из кармана медную чашечку и початую пачку, Пол, секунду помедлив, сунул добычу в карман штанов.
– Почти полная, – с тихой радостью сказал он. – Слуш, давай им не всё?
– Шесть штук отдадим, – согласился Ян. – Скажем, док сам скурил. Он смолит постоянно, чего они, считали, что ли?
– Точно, – кивнул Пол. – На кого док подумает, интересно?
– У кого пачка будет, на того и подумает, – пожал плечами Ян. – Понял?
– Понял, – ухмыльнулся Пол. – Жалко, что «Памир», вонючие такие…
– Не было «Герцеговины», – вздохнул Ян. – С собой, небось, унёс.
– Ну а то, – согласился Пол. – Хитрый он, док. Может, специально «Памир» оставил?
– Может, – Ян вздохнул. – Пошли этих найдем? Отдать надо, а то они опять…
– Пошли, найдём, – кивнул Ян. – Они у завода, небось. Чем быстрее отвяжемся, тем лучше.
Братьев Фламма в детдоме имени К.П.Маслова не жаловали с первого же дня их появления в этом детдоме девять лет назад. Братья выглядели в сравнении с другими пацанами хиляками, впрочем, слово для них нашлось быстро, и слово это было отнюдь не хиляк – привычное, крепенькое словцо, которое начиналось на «за..», а заканчивалось на «…оты». Хотя, конечно, и хиляками их и называли, и считали. Причем хиляками не того хитрого вывернутого толка, который в среде детдомовцев еще как ценится, а простодушными хиляками, не сильными, не крепкими, неумелыми. Просто двое тощих мальчишек, семи и восьми лет соответственно (братья были погодками), которых еще и записали обоих восьмилетними, тем сравняв их невеликий возраст. Ян, который был старшим, от Пола, который был младшим, внешне почти не отличался, разве что цветом волос и глаз, да и в росте они к десяти годам сравнялись. Впрочем, не только внешность была причиной того, что братьев чморили все, кто только был в состоянии это сделать. У братьев имелась фамилия – не фамилия, а чистая провокация. Фламма, подумать только! И – имена. Януш и Пол. Среди Пашек Комаровых, Горек Сивых, Лёшек Черновых, и прочих Поликарпов со Матвеями и Тихонами быть Яном и Полом, да еще и Фламма – это то же самое, что быть куском мяса на веревке, закинутым в стаю голодных акул, которые сожрут, и не поморщатся. И действительно, никто не морщился. Братьям доставалось за всё, в первую очередь – просто за факт существования. Впрочем, справедливо будет заметить, что доставалось не только им, тот же Пашка Авдеев, не смотря на правильность своего имени, страдал порой ничуть не меньше, а временами и больше, потому что Пашка был из рода предателей, а братья Фламма – всего лишь из погорельцев. Что с ними было до Масловки, они толком не помнили. Так, куски какие-то. Вроде был то ли деревенский, то ли городской дом, частный, деревянный, в котором они жили всей семьёй. И мама с папой были. И бабушка тоже была. И куры во дворе. Рыжие, яркие, как солнечные всполохи, куры. И кошка, белая, с серыми пятнами. А потом случилось что-то настолько страшное, что братья и не запомнили, что именно. Больницу они помнили, в которой им лечили ожоги, впрочем, не очень-то и сильные. Интернат пермский, в который они попали на полгода после больницы, тоже помнили, скудно там было совсем, в этом интернате, голодно, и приехали оттуда братья в детдом Маслова вшивыми и грязными, но, на удивление, почти что здоровыми. Да, осталось у каждого на память о прошлой жизни по паре ожогов, но не более. У Яна обгорело левое плечо, у Пола огонь оставил след на правой голени. В сопровождающих документах было указано, что братья Фламма пережили пожар, потому что успели спрятаться в подвале, чудом не задохнулись, и упала на них горящая балка, оттуда и отметины. Ни про семью, ни о происхождении не было в деле ни слова, однако братья хотя бы были не «политические», только по этой причине их трепали поменьше. Но фамилия… Не было во всём Морознове второй такой фамилии, ни в поселке, ни на выселках, ни в детдоме, ни в лесхозе, ни на комбинате, ни бараках, да и вообще нигде. Не было, да и быть не могло.
Морозново, в прошлом закрытый, как про него говорили, «секретный» посёлок, точнее, небольшой городок, пребывало в полнейшем запустении, и запустение это началось вскоре после безвременной кончины двух образующих
Центр Морознова помнил о лучших временах. На улице Раздольной, главной, широкой, и местами даже асфальтированной, имелись дома отнюдь не барачного типа – бывшие купеческие двухэтажки, флигельки, красного кирпича, столетней давности дэкашник, с облупившимися колоннами, в котором крутили кино и устраивали иногда танцы; несколько чудом выживших магазинов, аптека, промтоварный, в котором, кажется, кроме воротных петель да сто двадцатых гвоздей отродясь ничего не было, и рынок, который, впрочем, работал только в выходные. Сгонять на Раздольную в среде детдомовцев считалось особым шиком, а уж если купить мороженого, или, в торговый день, кулёк семечек… впрочем, про мороженое и семечки обычно было либо враньё, либо и вовсе сказки, потому что откуда детдомовским было взять хоть копейку на мороженое и семечки.
Неподалеку от посёлка находились развалины, вдохновлявшие на подвиги не одно поколение мальчишек – главным объектом был, конечно, завод, от которого осталось немало, от полупустых цехов, до энергетических щитов, в которых, по слухам, по сей день водилось электричество. Полазать по заводу – это было престижно. Да еще можно гаек набрать на грузила, к примеру. Поэтому на завод, в отличие от аэродрома, ходили охотно и много, невзирая на запреты и угрозы.
А вот аэродром растащили подчистую, всё, что на нём имелось – это чудом сохранившаяся вышка, стены ангаров, лишенные даже крыш, и огромное, постепенно прорастающее травой бетонное поле, в самом центре которого находился почти полностью лишенный обшивки остов самолёта. То есть обшивка сохранилась на кабине, да местами над участком, где когда-то был салон, крылья жители Морознова давно ободрали полностью, потому что им надо было «железки поплощее». Всерьез аэродром интересовал, пожалуй, только братьев Фламма, прочие же считали его местом никчёмным, и были, пожалуй, правы. Что там делать, в этом чистом поле, продуваемом всеми ветрами, в котором от дождя можно укрыться только под вышкой, да и то с риском получить по голове какой-нибудь железкой? Дурное место, да и никчёмное. Никудышное.
Комаров, Зотов, и Ковригин нашлись там, где и ожидали их найти Ян с Полом – за главным корпусом завода, на своем «коронном месте». Коронное место располагалось за одним из цехов, в укромном закутке, и обладало сразу несколькими преимуществами. Во-первых, оно находилось под крышей, потому что в закутке был дебаркадер для выгрузки машин, и имелся неплохо сохранившийся навес. Во-вторых, удрать, если что, можно было сразу в двух направлениях. В цех, по лестнице наверх (страшновато, потому что лестница сильно проржавела), и вниз, в люк (еще страшнее, но если сравнить с тем, что устроят взрослые, если поймают – не так уж и страшно). Место гоп-компания себе устроила роскошное, с размахом: из конторки приволокли диваны и кресла, причем даже мягкие, обтянутые расползающимся дерматином, ящики, заменяющие столы, и даже для чего сейф с сорванной дверцей, которую, впрочем, ушлый Комар приставлял на место.
– О, крыса ползёт, – Коврига, увидев братьев, приподнялся с дивана, и ухмыльнулся.
– Какая? – спросил Комар. Он вставать не спешил, сидел в своём любимом кресле, и курил, пуская в воздух сизые дымные кольца.
– Двухголовая, – отрапортовал Коврига. – Вшивая.
– Сам ты вшивый, – сердито ответил Пол.
– А рыжих не спрашивали, – отрезал Коврига. – Вообще молчи, у тебя души нет, чего с тобой говорить.
– Есть у меня душа, – Пол нахмурился.
– Рот закрой, – мирно посоветовал Комар. – Яшка, давай, чего накрысили.