Братство бумажного самолётика
Шрифт:
Каждый раз приезд директора обставлялся со всем доступным шиком. Во-первых, собиралась линейка из учеников, неважно, что время было каникулярное. Во-вторых, Фрол Савельич самолично сопровождал директора во время инспекции, параллельно докладывая о спешно изобретенных успехах. В-третьих, после инспекции директор обедал в своём кабинете, в обществе всё того же Фрола Савельича, и была между ними некая конфиденциальная беседа, для чужих ушей не предназначенная. В-четвертых, после обеда директор обходил весь персонал, и беседовал с каждым, от доктора, до завхоза. А потом уезжал в гостиницу, в Морозново, и весь детдом, увидев отъезжающую чёрную директорскую «Двину», коллективно выдыхал – до завтра можно расслабиться. Приезжал директор обычно пять-шесть
Да, директор был строг, но, к счастью, справедлив: придирки его никогда не были пустыми, если он ругался, то исключительно по делу, зря не трогал никого. Но всё равно, даже самым незапятнанным и послушным становилось не по себе, когда в коридорах детдома имени К.П.Маслова маячила высокая, статная фигура Игоря Терентьевича, обходящего пустые по летнему времени учебные кабинеты, и спешно приведенные в порядок спальни.
Впрочем, визиты директора далеко не всегда имели негативные последствия. Точнее, последствия эти имели несколько странный характер – вроде бы что-то хорошее, но при этом…
Например, если он появлялся под праздники, его присутствие сулило какую-то выгоду, а то и вообще что-то невероятное. Один раз он приехал под Новый Год, и ошалевшие от неожиданности воспитанники получили прямо во время линейки совершенно невиданные подношения – каждому достался апельсин, яблоко, три невероятно вкусные леденцовые конфеты, и, главное, календарик. Причем все календарики были ещё и разные, и за эти календарики шла потом полгода тихая война, в которой, разумеется, победа осталась за тогда еще только набирающей силу бандой Комара. А вот с конфетами вышло не очень хорошо, потому что далеко не все были такие же ушлые, как братья Фламма, и конфеты хорошо спрятать не успели – в результате Коврига обожрался сладким, и доктор промывал ему желудок, а Зот умудрился сломать себе указательный палец, когда играл с кем-то в фантики. В общем, визит директора всегда был предприятием нервным, и особой радости не вызывал, ни у воспитанников, ни у педсостава, ни у персонала.
Когда Ри робко сунулся в Бертин кабинет, она подняла глаза от какой-то книги, и недовольно спросила:
– Чего тебе?
– Поговорить, – Ри вошел, и прикрыл за собой дверь.
– О чём? – неприязненно спросила Берта. – Слушай, я занята. Давай вечером.
– И чем ты таким занята? – поинтересовался Ри, усаживаясь на стул, стоявший рядом со столом. – До начала учебного года ещё полтора месяца.
– Не ещё, а всего, – поправила Берта. – Учебным планом занята. У меня две недели. Мы хотели с Итом съездить на море, если ты не забыл, и через две недели у нас отпуск начинается. Поэтому занята я своими прямыми обязанностями.
– А на самом деле? – с легким ехидством спросил Ри.
Берта молча подтолкнула в его сторону книгу и объёмистую тетрадь с записями.
– На, просвещайся, – предложила она. – Гений… Или ты думаешь, что я буду искать тут порталы?
Ри невесело усмехнулся.
– Почему бы и нет? – спросил он. – К тому же их тут не может не быть.
– Ри. Пожалуйста, – Берта сморщила нос, в других обстоятельствах это выглядело бы смешно – но не в эту минуту. – Это уж не смешно, шутка за четыре года устарела. Да, тут будут системы, или тени этих систем, но, поверь, я их искать не собираюсь. И не позволю это делать Иту. И рыжему, когда он приезжает, я тоже этого не позволю, и ты это отлично знаешь. Потому что я здесь по совсем иным причинам, про которые ты тоже отлично знаешь. И…
– Как он? – спросил Ри уже без тени насмешки.
– Тебе интересно, не поехал ли он крышей? – Берта усмехнулась. – Нет, не надейся. И я – тоже нет. Если кто тут и поехал крышей, то не мы, а исключительно ты.
– А
– Я догадалась, – Берта вздохнула. – К сожалению, есть нечего. Но если ты согласен на яичницу…
– Я коньяк привез. И твой любимый ликёр, – Ри улыбнулся.
– Под кильки в томате будет в самый раз, – хмыкнула Берта.
– Мне велено достать мяса, – возразил Ри. – Пойду на добычу.
– Как в старые добрые времена, – Берта покивала. – Не старайся, Ри, ты всё сделал, чтобы старых добрых времен больше не было.
– Вечером поговорим, – Ри встал, пододвинул тетрадь и книгу обратно. – Ладно, училка, работай. В семь приду.
– Хлеба купи, – сказала Берта, переворачивая лист в книге. – Огурцы свои…
– Ит уже сказал, – Ри на секунду задержался у двери. – Муж и жена одна Сатана. Слово в слово.
– А что ты хотел? – удивилась Берта. – Можешь сахар взять ещё, если будет. Гренки тогда сладкие сделаю.
– Ну хоть какое-то отличие, – заметил Ри, закрывая за собой дверь.
Ит и Берта жили в старой части Морознова, в маленькой двухкомнатной квартирке, расположенной на первом этаже ветхого, доживающего своё дома, прозванного в народе «барским» – когда-то, в незапамятные времена этот дом и впрямь принадлежал, скорее всего, кому-то из местной элиты, но стоял он уже пятую сотню лет, был многократно перестроен, и в последние два столетия основательно запущен. Бывшие залы и комнаты этого дома бесчисленное количество раз нарезались и перерезались, пока дом не был окончательно поделен на маленькие и большие квартиры, среди которых преобладали как раз большие, коммунальные, но Берта вовремя подсуетилась, и сумела выкупить отдельную. Пусть на первом этаже, пусть угловую, пусть холодную, но – без соседей. Для Морозново подобное жильё считалось если не шикарным, то близким к тому, поэтому преподавательский состав детдома, например, считали, что доктор с математичкой устроились роскошно. Им не надо стоять каждое утро в очереди в сортир, делить конфорки на плите со скандалистами-соседями, и слушать по ночам, как орут за стенкой в несколько пьяных глоток загостившиеся друзья какой-нибудь Машки, Глашки, или, еще хуже, Сережки или Петьки. Закрыл дверь – и ни тебе проблем, ни шума, ни очередей за удобствами. Благодать.
Конечно, квартира была более чем скромная, но ни Берту, ни Ита это обстоятельство не смущало. На внешнюю стену «большой» двенадцатиметровой комнаты Ит, например, кинул тепловую панель, которую привёз с собой с Окиста, полы тоже пришлось слегка утеплить, на окна повесили замаскированные под шторы экраны, обеспечивающее тепло зимой и прохладу летом; а в дополнение к убогой газовой плитке Берта, разумеется, прихватила с собой пару кухонных модулей, тоже с Окиста – так готовить гораздо удобнее. Все остальные предметы в квартире остались аутентичные, местные, но Берту и Ита они вполне устраивали. Как-то Берта сказала, что в этом всём есть нечто подзабытое, но бесконечно милое. И диван, скрипучий, с рассохшимся основанием, и шкаф с мутным зеркалом, и шаткий кухонный столик – ей всё нравилось, потому что несло в себе легкий, едва заметный отсвет ностальгии, для неё это было свидание с прошлым, предметы, пусть и совсем немного, грели душу, и вызывали в ней пусть и небольшой, но отклик.
Предметы и квартира да, но вот само Морозново…
Ни Берте, ни Иту тут не нравилось. Ощущение, непонятно откуда идущее, вот что не давало расслабиться ни на секунду, не давало покоя. Вымороченное место, говорила Берта, мало что глушь, так еще и это вот, непонятное… Ит, которому Морозново тоже не нравилось, несколько раз пытался добиться от жены адекватного ответа, но ответить Берта в первый год ничего так и не сумела, то есть она честно пыталась это сделать, но, по её собственному мнению, это было всё не то, и не так, и слова правильные не находились, и мысли путались, и каждый раз она замолкала посреди фразы, глядя на Ита несчастными глазами.