Братство идущих к Луне
Шрифт:
И холсты, и подрамники для нетленки Роман всегда заказывал под свои собственные размеры, и грунтовал сам – качество грунтованных холстов, имеющихся в продаже, его категорически не устраивало. Работал он над каждой нетленкой по два-три года, поэтому нетленок за всю жизнь написал меньше тридцати штук, но принципиального значения это не имело, потому что нетленки Роман никому, кроме самых близких друзей, не показывал. Точнее, он в какой-то момент, после неких событий, перестал это делать, и нетленки в результате прочно осели в стенах его квартиры, частью на стенах, частью – запакованные и убранные подальше от любопытных глаз.
Нетленки – это было святое. Всё остальное, в том числе работы выставочные, заказные, и прочие, Роман давно окрестил жописью, и относился к ним без всякого сожаления, максимум – с разумной осторожностью. Жопись
Композиция на холсте выглядела обманчиво-простой, всё было вроде бы стандартно. Волнующееся море, шторм, облака, солнечные промоины, через которые врывается в пространство изображения свет, рисующий на воде яркие блики, и – входящий с левой стороны картины в поле зрения корабль, точнее – яхта, на которой находятся какие-то люди. Это было то, что зритель, впервые увидевший работу, различал с самого начала, а вот дальше… дальше, чем больше человек смотрел на картину, тем больше деталей он начинал замечать. Яхта при ближайшем рассмотрении оказывалась отнюдь не современной обычной яхтой, нет, это был какой-то фантастический корабль, ни на что не похожий. Потом обнаруживалось, что ракурс изображения тоже необычен – больше всего он походил на картинку, которую могла бы видеть взлетающая птица, но никак не человеческий глаз. Дальше в прозрачной воде становились видимы очертания какого-то то ли животного, то ли чудовища, огромного, тоже ни на что не похожего, поднимающегося к яхте сквозь толщу воды – и люди на судне, оказывается, знали о его присутствии, потому что черноволосая девушка, держась за ванту, указывала куда-то вниз, вторая девушка стояла, ухватившись за леер, и тоже смотрела в воду, двое мужчин готовились стрелять из оружия, слегка напоминающего автоматы, а из кабины яхты спешил к ним еще один мужчина с оружием явно посерьезнее – таким образом победа чудовища находилась под большим вопросом. Реалистичность и динамика картины поражали. Роман, готовясь к этой работе, пересмотрел сотни, если не тысячи работ маринистов; обошел все доступные выставки в Москве, съездил к морю сам, и провел там почти месяц, перечитал уйму литературы о парусных судах, пересмотрел кучу видео. Два с половиной года назад ситуация с прыгающим давлением у него была получше, да и сил было побольше. И он – искал. Искал все возможные совпадения в реальности с тем, что видел у себя в голове. Искал, и сверялся. Потому что каждая капля воды, каждый луч света, каждое движение – всё было важно и значимо. Ракурс он «ловил» три месяца, изводя в процессе кучу блокнотов, карандашей, картонов, и акрила; десятки набросков летели в помойку, десятки картонок были сгоряча переломаны, и десятки карандашей сточены в ноль. Добившись нужно ракурса, он приступил к разметке холста – на это ушло ещё три месяца.
– Айвазовский? – повторил Роман вопрос Яра, который, конечно, когда речь пошла о маринистах, в первую очередь вспомнил Айвазовского. – Нет. Конечно, нет. Айвазовский в подобных работах всегда видит картину с борта корабля, на котором мысленно находится сам, а здесь – кое-что другое. Моя точка выше, словно что-то взлетает, и на взлете, метрах в пятнадцати-двадцати, фиксирует эту картину. Поэтому искажения и углы перспективы будут не такими, какими они являются у Айвазовского.
– Что-то взлетает? Вертолет? – предположил тогда Яр.
– Нет, – Роман усмехнулся. – Я не знаю, что это. Может быть, что-то механическое, может, птица, хотя, наверное, птица должна это всё видеть не так. Потому что зрение птицы, как ты понимаешь, устроено иначе, и если бы картину видела птица, у неё было бы иное построение.
– А что мы делаем? – Яр рассматривал холст, но разговор этот происходил в самом начале работы, поэтому о деталях пока что предстояло только догадываться.
– Вы с Яном готовитесь стрелять, Аглая показывает, куда, Ада пытается понять, что именно к нам приближается, а я бегу на помощь, – объяснил Роман. – Думаю, мы победим. У нас для этого есть все шансы.
– С названием ты уже определился?
– Я думал, ты мне поможешь, – пожал плечами Роман. – Ты же журналист…
– Ром, логика у тебя порой на грани фантастики, – вздохнул тогда в ответ Яр. – Это же твоя картина. Ты её автор. Не я. Ладно, на счет названия подумаем потом. Ты ведь только начал, времени ещё полно. Кстати, а где это происходит? Это ведь не Земля, верно?
– Верно, – кивнул Роман. – Возможно, это Луна.
Главным секретом нетленки было то, что на каждой картине всегда присутствовали – пятеро. По словам Романа, выходило, что их в Братстве идущих к Луне пятеро, а это значит, что картины обязаны повествовать о них пятерых, обязательно обо всех, и поэтому все сюжеты его работ всегда были обо всех, и со всеми. Самая первая нетленка называлась «Встреча», и написал её Роман через пять лет после гибели Аглаи. На этой картине, самой быстрой, даже стремительной нетленке, созданной всего за четыре месяца, была дорога – та самая дорога, ведущая к кладбищу, через холм и через поле, но дорога эта была летняя, июльская, под высоченным, выцветшим от жары небом, и на дороге этой находились пятеро – в первый раз. Причем четверых Роман написал к зрителю спиной, лицом к зрителю находилась лишь Аглая. Сюжет: дорога среди поля, где-то в отдалении валяется брошенный велосипед – видимо, его как раз бросила девушка, которая бежит, раскинув руки, к тем, кто стремится ей навстречу. Нет, не бежит, летит – а к ней точно так же летит черноволосый парень в потрепанной белой рубахе и парусиновых штанах, и следом за парнем к девушке бегут ещё трое: двое парней, и девушка с букетом полевых цветов. Но и парень в белой рубашке, и трое других – словно не в фокусе, чуть размыты, то ли от движения, то ли от того, что фокус направлен только на бегущую к парню в рубашке девушку с черными волосами; девушку, которая ехала через это бескрайнее поле на велосипеде, и, увидев четверых, идущих навстречу, соскочила с велосипеда, бросила его, и кинулась бегом, опрометью, раскинув руки – чтобы, добежав, обнять, прижать к себе, и не отпускать. Никогда.
– Не надо, чтобы это видела Аглашина мама, – только и сумела сказать Ада, когда Роман позволил ей увидеть полотно – тогда они начали снова общаться. – Она от горя умрёт.
– Тебя спросить забыли, – огрызнулся Роман. – Сам разберусь.
– Извини…
Дальше были и другие нетленки, некоторые – столь же пронзительные, как первая, некоторые – спокойнее, сдержаннее. Когда Роману исполнилось сорок, появилась первая работа, повествующая о Пятерых на Луне – но эту работу, с городом, парящим в облаках, Роман показал тогда только Яру, Ада же увидела её лишь через десять лет, много позже, чем Роман её написал.
***
Яр появился у Романа днём, когда нужный свет уже почти ушёл, и работа над полотном остановилась. Сейчас Роман собирал кисти, убирал палитру, мольберт он отодвинул к дальней стене, чтобы случайно не задеть.
– Завтра продолжу, прогноз хороший, – сообщил он Яру, когда тот переступил порог террасы. – Ох, боюсь я не успеть закончить. Вот зарядят дожди, и будем сидеть в темноте…
– Может, и не зарядят, – Яр поставил рюкзак на стул у стола, подошел к полотну, и принялся с интересом разглядывать его. – А что ты добавил?
– Ты не видишь разве? Свет, и вот этот участок моря, там вода… как бы объяснить… в общем, мне не нравится угол преломления, и прозрачность не та.
– Как по мне, так это всё более чем реалистично, – польстил Яр.
– Не в реализме дело, – отмахнулся Роман. – Реализм может работать любой технарь, если у него руки выросли из плеч. Блики, светотень, и прочая ерунда, которой можно обучить обезьяну. Нет, тут иное, друг, тут ощущение. Вот что ты чувствуешь, когда смотришь, скажи?
– Восторг, и одновременно, пожалуй, тревогу, – Яр задумался. – Движение, полет…
– Вот! – поднял палец Роман. – А должно быть предвкушение. И момент. За секунду до… до чего-то.
– Это всё тоже есть, – кивнул Яр.
– Но недостаточно, – покачал головой Роман. – Потому что если бы это всё было, то ты бы об этом сказал. А ты не сказал.
– Ну вот, я теперь ещё и виноват, – вздохнул Яр.
– Не виноват, не передергивай. Надо доработать так, чтобы это само возникало в голове, понимаешь? – Роман убрал в специальный короб вторую резервную палитру, и выпрямился. – А где эта шатается? – вдруг спохватился он.