Братство обреченных
Шрифт:
При мысли о детях в груди Куравлева потеплело. Но грустные думы тем не менее остались: «Вроде бы я получил все, что можно. Но что же дальше?»
Жена давно приставала к нему с разговорами: не выхлопотать ли перевод в Калининград. Они как-то съездили туда в отпуск и безумно влюбились в этот город. Оренбург по сравнению с ним казался бараком. А Калининград в таком случае был европейским домом с черепицей и розами в палисаднике.
В принципе имелась возможность перевестись туда. Но надо было идти и хлопотать. А Куравлев
«Может, потому мне так грустно, что нет цели? — рассуждал Геннадий. — Пока я стремился к чему-то, жизнь казалась приключением. А сейчас — какие у меня цели? Перевестись в Калининград? Купить машину? Получить новую квартиру? Но все это как-то мелко! Перееду я в Калининград — хорошо, конечно. Ну и что? Обрасту корнями. Куплю машину и дачу. Ну и что?! Стану подполковником. Может, даже полковником. Ну и что?!!! Буду точно так же пахать с восьми до пяти до самой пенсии. А потом? Что будет потом?!»
Ночью ему вновь приснился тот сон. Он пробирался к какому-то дому, сжимая в руке пистолет. Затем — кровь, крики, выстрелы…
А утром жизнь снова побежала по привычному кругу.
Круг разорвался только весной. Но уж разорвался так разорвался. Словно мина рванула…
В конце Марта начальник как-то вызвал Куравлева в кабинет и попросил на следующий день прийти утром.
— Хорошо, — ответил Геннадий.
Обычно он с утра выполнял задания. Приходил на конспиративную квартиру часам к двум, садился за стол и писал бумаги. На завтра у него уже были планы. Но раз начальство сказало «надо»… Он позвонил резиденту и сказал, что встреча отменяется.
Утром — то была пятница — ровно в девять Куравлев пришел на конспиративную квартиру. В курилке уже сидели несколько человек. Геннадий присоединился к ним.
— Как дела? — поприветствовал его один из коллег.
— Отлично, — с улыбкой ответил Куравлев.
Коллега пристально посмотрел на него и с удивлением спросил:
— Ты что, не пил вчера?
— Нет. — Геннадий пожал плечами. — А надо было?
— У Бори же дочь родилась. Он проставлялся. Тебя разве не было?
— Да я недолго там сидел.
— Тогда ясно, почему отлично. А у меня башка, блин, раскалывается. По-моему, водку взял паленую. Врет, что на ликерку ездил.
— Да нет, водка с ликерки. Точно говорю.
— Что же тогда башка так трещит?
— Так, может, тебя булочка сгубила? — Куравлев рассмеялся.
— Какая булочка?
— Знаешь такой анекдот: мужик приходит и выпивает пять рюмок без закуски. Ему говорят: ты бы хоть закусил, вот булочка. Он выпивает еще рюмку, закусывает, и тут ему становится плохо. «Видишь, что твоя булочка наделала!» — говорит он бармену.
К курилке подошел начальник подразделения. Все встали.
— Куравлев, садись в машину, — затем он назвал еще несколько фамилий.
Офицеры сели в «уазик», который привез их к областному управлению ФСБ. По одному и с черного входа (поскольку они были негласным составом) их провели в здание. Там в следственном отделе у них (в который раз!) взяли отпечатки пальцев.
— Вам надо съездить в прокуратуру области, — сказал затем начальник следственного отдела УФСБ. — У Финикова есть пара вопросов.
Эту фамилию разведчики прекрасно знали. Следователь по особо важным делам Дмитрий Фиников расследовал убийство Шилкина.
— Поехали, — сказал шеф.
В областной прокуратуре разведчики стали по одному заходить в кабинет Финикова.
— Вы знали, где Шилкин хранил деньги? — спросил следователь у Куравлева.
— В сейфе. — Геннадий пожал плечами. — Ведь их оттуда достали.
— А до убийства знали, что деньги лежат в сейфе?
— Ну можно было предположить. — Куравлев почесал затылок.
— Вы делили один сейф на двоих, так?
— Да.
— Вы видели, что лежало на полках у Шилкина?
— Нет. У нас же были разные отделения. У него — верхнее. У меня — нижнее. Каждое закрывалось на отдельный замок. Так что я не мог заглянуть к нему. А он — ко мне.
— То есть деньги вы не видели?
— Нет.
— Распишитесь в протоколе. И еще, вот постановление об обыске у вас дома. Сейчас вам надо будет туда проехать с нашими сотрудниками…
Домой Куравлева отвезли на милицейской машине. В подъезде их уже ждали человек десять. Понятыми были студенты юридического института, которые проходили практику в милиции. А сам обыск проводили сотрудники уголовного розыска. Дети сидели, забившись в угол, и испуганно таращили глаза. Побледневшая жена ходила вслед за сыщиками, показывая, где что лежит.
Чужие люди топтали полы своими грязными ботинками. Вытряхивали из шкафов одежду. Переворачивали мебель. Куравлев молча наблюдал.
Самое страшное, самое унизительное, что может испытать мужчина в жизни, — это чувство обреченности, когда бессилен он защитить свою семью… Ужас погасил все чувства. Обреченность холодной хваткой стиснула грудь. И это было хуже чем смерть.
Потому что смерть можно принять, как подобает мужчине. А обреченность — нельзя. Она опустошает душу…
— Надо будет еще раз проехать в прокуратуру, — сказал человек, который привез Куравлева.
— Хорошо, — на автомате произнес Геннадий.
В прокуратуре Куравлева вновь допросил Фиников.
— В чем вы были в день убийства Шилкина?
— Сейчас трудно вспомнить, это же было год назад.
— Постарайтесь вспомнить.
— Куртка кожаная. Костюм…
— Какой именно?
— У меня всего один костюм.
— Вы покупали в этом году новый костюм?
— Нет.
— А обувь?
— Что — обувь?
— В чем вы были обуты?
— А какое это имеет значение? Я не совсем понимаю…