Братство обреченных
Шрифт:
— Ничего.
— Вот же: спортивный костюм остался.
— Ты в нем пойдешь в прокуратуру?
— А что делать?
На улице Куравлев ощущал себя голым и беззащитным. Ему чудилось, что все смотрели на него, как на вошь. От этого Геннадий непроизвольно втягивал голову в плечи и сутулился.
Как назло, и погода в тот день стояла мерзкая и пакостная. Казалось, что даже распустившиеся было почки втянулись назад. На солнышко то и дело наползали тучи. Отчего было пасмурно и на улице, и на душе…
В
— Разрешите? — Геннадий постучал в кабинет следователя.
— Да. Проходите. A-а, Куравлев! Пойдемте. Нас уже ждут…
Они вместе с Финиковым пошли в другой кабинет. В коридоре было очень темно. Люди жались к стенкам и пожирали глазами Куравлева. Словно они были готовы вот-вот наброситься на него и растерзать. Воздух был просто наэлектризован от напряженности, витавшей вокруг.
В кабинете, куда следователь привел Куравлева, уже сидело несколько человек.
— Присаживайтесь, — сказал один из присутствующих: начальник следственного отдела УФСБ области, полковник.
— Здравствуйте, — неуверенно произнес Геннадий.
Полковник показал на стул. Кроме него в кабинете находились начальник отдела областной прокуратуры по расследованию особо важных дел, начальник управления уголовного розыска УВД области и старший следователь военной прокуратуры Оренбургского гарнизона.
— Курите, — сказал начальник отдела прокуратуры. Он был в синем мундире.
— Спасибо. — Куравлев взял предложенную сигарету.
Кабинет показался ему маленькой темной каморкой. Спертый воздух и лежащая повсюду пыль душили Геннадия. Синий прокурорский мундир, темно-зеленая форма военного следователя, гражданские костюмы остальных наплывали на него из полумрака. Все это показалось Куравлеву настолько безумной картиной, что у него разболелась голова.
— Тебе Шилкин часто снится? — резко бросил начальник уголовного розыска, надвинувшись на Геннадия. — А дети его?
— Н-нет… — Куравлев даже растерялся от неожиданности, вопрос про сны словно ударил его под дых.
«Откуда они знают про мои сны?» — пронеслось в голове. Он почувствовал свою беспомощность перед этими людьми, ведь они знали его самое сокровенное, а значит, имели незримую власть над ним.
— Как же ты живешь с этим? — Голос милицейского начальника звучал наступательно.
— Я н-не понимаю: с чем живу?
Фиников повернул ключ в замке, запирая дверь кабинета изнутри. Щелк-щелк, услышал Куравлев. Сердце вздрогнуло.
— Ты убил Шилкина. Мы знаем это, — продолжал напирать сыщик. — Давай говори правду. Кайся!
— Нет-нет. Это не так. Честное слово! — К горлу Геннадия подкатил ком. Ему захотелось расплакаться. А пять человек, как каменные истуканы, молча надвигались на него, нависали над ним. Взгляды буравили Куравлева. Ощущение было такое, что мужчины вот-вот накинутся и начнут бить Геннадия. Так же молча и жестоко.
— Ты понимаешь, что не выйдешь отсюда! — В голосе начальника уголовного розыска звучала ненависть.
И эта ненависть потрясла Куравлева.
— У нас есть доказательства, что именно вы убили Шилкина, — спокойным голосом произнес Фиников. Но именно спокойствие показалось самым зловещим признаком. — Мы знаем, как все было. Вы можете и дальше отпираться. Но тем лишь усугубите…
Куравлев встретился взглядом с полковником ФСБ. Тот укоризненно покачал головой.
«Этого не может быть, этого не может быть!» — застучало в голове Геннадия.
— Сними грех с души, — мягко произнес Фиников, переходя на «ты». — Нельзя с такой тяжестью жить. Дети во сне не приходят?
— Это какая-то ошибка… — У Куравлева задрожали губы. — Это неправда.
— Неправда, говоришь?! А это правда?! — Сыщик дернулся, бросив на стол перед Куравлевым пачку фотографий. — Смотри, смотри, сучонок…
На снимках были трупы детей Шилкина. Тут же вперемешку фотографии еще живых девочек, улыбавшихся в камеру.
— Это ты сделал! — Сыщик стукнул указательным пальцем по столу. Раздался глухой стук, словно после удара палкой.
— Нет, нет, вы ошибаетесь… — Геннадий отшатнулся назад.
— Смотри! Смотри!! — Лицо полковника милиции — начальника управления уголовного розыска — аж перекосило от злобы. — Думаешь, покрывать тебя кто-то будет? Вот сидит офицер из твоей «конторы». Спроси у него: нужны им убийцы? Ты детей убил! Будешь ваньку тут валять, а? Отвечай! Хочешь валять?! Тогда давай: валяй! Валяй дальше!
Голос полковника нарастал. Слова били, словно камни.
— Знаешь почему? Потому что тогда ты — мой! Тебя никто отсюда не отпустит. Запирайся, подонок, дальше! Я хочу этого.
Я хочу, чтобы ты не признавался. Потому что тогда тебя отдадут мне! А я брошу тебя в ИВС. И если ты проживешь эту ночь — это будет чудом…
— Признавайтесь, Куравлев, — устало вымолвил полковник ФСБ. — Хватит уже цирк устраивать… Вы и так опозорили нашу систему…
— Ты будешь сидеть в общей камере. — Полковник милиции дышал в лицо Куравлеву. — Там любят убийц детей. Любят — в прямом смысле слова. Твою задницу на японский крест порвут!
— Геннадий, вы — офицер. Здесь тоже сидят офицеры. Но бог с ними, с погонами, мы в первую очередь — мужики. А настоящий мужик и настоящий офицер не должен бояться отвечать за свои поступки. Мы даем вам шанс сохранить честь, а это очень важно для мужчины, — произнес Фиников, вновь обращаясь на «вы».