Братство смерти
Шрифт:
Едва узнав об убийстве палача, дама Пернель спряталась у себя дома. Прижавшись к двери, она прислушивалась к голосам, раздававшимся на улице. Никола не последовал примеру своей жены. Несомненно, его станут допрашивать. Однако вовсе не это беспокоило даму Пернель. Ее мучило то, что, проснувшись, она нашла кровать пустой.
Она подошла к камину. В очаге остался лишь тонкий слой углей. Усталым жестом она подбросила охапку сухого хвороста и стала раздувать огонь. Вскоре эти механические движения успокоили ее. Смутная тревога, охватившая ее на мгновение, уступила место раздумьям. Мысли еще путались, но постепенно вырисовывалась
Почти бессознательно она перевела взгляд вправо, на колпак над камином, туда, где находилась дверь, ведущая в подвал.
Дама Пернель никогда не спускалась туда одна. Лестница была узкой, а влажные стены покрыты селитрой. Лишь только раз она сопровождала мужа, чтобы проверить винные бочки, стоявшие на земле, словно статуи. Именно тогда она заметила шкаф, в котором Никола прятал свои книги. С тех пор она больше не осмеливалась спускаться в подвал.
По правде говоря, она ненавидела это подземелье и не могла понять, как ее муж мог оставаться там целыми часами, все это потерянное время, читая при слабом свете светильника, тогда как за каждой стеной отбивали такт демоны. По крайней мере, так утверждали кумушки квартала, пытаясь объяснить странные звуки, исходящие из недр земли. Ведь подвалы Парижа соединялись между собой извилистыми ходами, потайными коридорами, скрытыми дверями, образовывавшими таинственный лабиринт, благоприятствующий проделкам дьявола.
Впрочем, находились смельчаки, которые наудачу спускались в эти меандры ада. Влюбленные, искавшие укромные уголки, еретики в поисках убежища, жадные искатели золота. И среди тех, кто выбирался на поверхность, всегда находились неисправимые болтуны. Одни утверждали, что нашли античные карьеры времен римского господства, другие рассказывали о неисчерпаемых подземных озерах, но все они испытывали страх во время своих похождений.
Дама Пернель перекрестилась. Шум на улице стих. Она словно зачарованная продолжала смотреть на дверь подвала, которую впопыхах забыл закрыть ее муж. Распахнутая дверь искушения.
Она снова перекрестилась. Ей было страшно. Страшно уступить своему желанию. Подняться, а затем спуститься в царство мертвых, поскольку — и она в этом не сомневалась — проклятые души устраивали там шабаш.
После эпидемии чумы и набегов англичан смерть превратилась в обыденное явление. Она была невидимой, но с ней сталкивались каждый день. Она могла быть воздухом, которым дышали, прохожим, которого встречали. В любой момент она могла прийти за вами и увести в траурный дозор, откуда никто не возвращался.
Даже священники говорили о смерти словно о живом существе. Читая проповеди, они описывали ее сидящей на черном коне, с лишенным плоти телом, держащей в руке острую косу, которой она без передышки сметала грешников и праведников, богатых и бедных. В эти времена, когда о праве забывали или глумились над ним, смерть играла роль высшего судии. И никто не мог уклониться от ее приговора.
Супруга Фламеля едва слышно прочла молитву. В ее снах часто появлялась смерть. Словно предчувствие. И всегда в виде молодой женщины, которая протягивала руку, чтобы ее пригласили танцевать. Но едва появлялся кавалер, как она превращалась в труп. Однако было слишком поздно. Под жуткий лязг костей она увлекала любовника в безостановочный похоронный танец.
И даже на стене кладбища Невинных младенцев художник изобразил эту пляску смерти. Там были скелеты с пустыми глазницами и выступающими костями, которые увлекали живых в противоестественную вакханалию, ведшую прямо в ад.
В камине зафыркал огонь. Дама Пернель взяла полено и бросила его на угли. Дождь из искорок осветил плиты, а голубоватые языки пламени слились, наполнив всю комнату светом. Дама Пернель снова взглянула на дверь подвала.
Она двинулась вперед, словно загипнотизированная.
Но оказавшись на лестнице, ведущей в ночь, она остановилась, охваченная ужасом.
Она не знала, что искал ее муж, но как только она откроет его тайну, она не сможет больше сомневаться. И даже надеяться.
Переступить порог значило войти в неизвестный мир, который вполне мог перевернуть всю ее жизнь.
Она спустилась на одну ступеньку. Мрак был наполнен тишиной. Густые чернила.
Она заколебалась. Но другой возможности узнать тайну ей не представится.
И дама Пернель начала спускаться.
59
Париж, Пале-Рояль, наши дни
— Только не говорите мне, что верите в этот вздор, — недоверчиво сказал Марка. — Алхимия была иллюзорным поиском, мечтой, уничтоженной химией и прогрессом. Мир не знает ни одного алхимика, добившегося успеха.
Эдмон Канселье смерил комиссара презрительным взглядом.
— Не стоит быть таким уверенным. Я удивлен, что такой масон, как вы, столь легкомысленно относится к этому серьезному вопросу. Многие ложи трудились над символикой алхимиков. Даже если не брать в расчет получение золота как самоцель, это ведь аллегория поисков собственного совершенства. Вы должны знать, что философский камень, который служит для получения алхимического золота, является также искусством, позволяющим преобразовать себя самого. В изучении человеческой природы средневековые философы продвинулись гораздо дальше, чем мы привыкли думать.
Марка с трудом сдержал улыбку.
— Сожалею, но я принадлежу скорее к братьям — наследникам духа века Просвещения. Для меня средневековье — это эпоха обскурантизма. Если братья проводят время в ложах, занимаясь серой, ртутью, несуразной символикой, это их проблема! Я уважаю их как братьев, но не более. Давайте лучше поговорим о том, как вы истолковываете результаты анализов.
Не говоря ни слова, Эдмон Канселье встал и направился вглубь комнаты, туда, где стоял черный лакированный шкаф в стиле китайской эпохи Мин. Он открыл дверцу и аккуратно вытащил тоненькую книгу в старинном переплете, украшенном множеством золотых завитков. В центре был выгравирован огромный солнечный диск в средневековом стиле. Он подошел к столу и бережно опустил книгу на него.
— Это фрагмент из Книги Адама, бесценный раритет. Полный вариант принадлежал Никола Фламелю, но он утрачен. Существовало всего лишь два экземпляра этого отрывка, но второй исчез во время Второй мировой войны. Я унаследовал эту книгу от деда, имя которого ношу. Он был последним алхимиком современного мира, мира торжествующего разума. Современники деда считали его сумасшедшим, но он продолжал искать золото высочайшей пробы.
— Я слышал о его работах в ложе, во время ритуального собрания, посвященного символике металлов, — заметил Брат Толстяк, пристально глядя на раритет.