Братва: Век свободы не видать
Шрифт:
Пружинный нож-стилет я и так часто в заднем кармане брюк таскал, а после того разговора с завхозом вообще с «перышком» перестал расставаться, наплевав на реальную возможность угореть за ношение холодного оружия на пятнадцать суток штрафного изолятора.
Но этой предосторожностью я не ограничился – нанял шныря седьмого отряда за пачку чая в день еще и следить за Кучером, докладывая мне обо всех подозрительных движениях земляка.
И не зря потратился, как выяснилось вчера. Шнырь сообщил, что Кучер изготовил из ножовочного полотна грамотную заточку навроде кинжала
Можно было, понятно, просто звякнуть в оперчасть и дать наколку на кровожадного земляка, но, поразмыслив децал, я посчитал такой ход ниже своего достоинства. Как-нибудь уж самолично разберусь с разбушевавшимся бычарой, не впервой.
Ладно, чему быть – того не миновать. Кучера я не опасался. В ножевом единоборстве ему со мной все одно никогда не совладать – сколько б он ни кожилился со своим кинжалом, хитро спрятанным в обычной банной мочалке. Тревожила меня лишь одна вероятность – накануне освобождения сорваться на новый срок за убийство шизанутого земели.
Затянувшиеся размышления прервал Гришка, сообщивший, что все путем – мой обходняк подписан и сдан в бухгалтерию. Причем ни один ответственный «козел» зоны не стал придираться к тому факту, что не я лично бегал с высунутым языком по их кабинетам в штабе. И то вперед уважают, значит. Вернее: не испытывают особой радости от перспективы заполучить врага из контингента мокрушников. Не глупые, по ходу, все же люди, хоть и козлы по жизни.
Вылазить из каптерки в зону ни смысла, ни желания не было. Встречаться с Кучером раньше времени не хотелось. Скорее всего он будет поджидать меня завтра утром у первой вахты, чтоб подколоть прямо на пороге воли. Продуманно-мстительная сволочь, ясно, как и все уголовники хохлы.
Поэтому от нечего делать я до позднего вечера завалился спать, приняв обычную дозу личного снотворного – полстакана коньяка «Старая крепость». Укрыться пришлось уже банальным байковым одеялом, так как верблюжье старательный Гришка успел утащить в прачечную.
После вечерней поверки к десяти часам начали подгребать мои гости: Контора, Том, Грин, Эсэс и еще пара незначительных уголовных особей, которых сегодня вспоминать просто лень.
Атмосфера за столом мало соответствовала праздничной. Какие-то задумчивые смурные морды вокруг, безуспешно пытавшиеся скрыть свое истинное настроение. Впрочем, тут все на поверхности. Когда старый лагерный кент уходит «за забор», а тебе нужно здесь оставаться, – от радости не запрыгаешь. Ребят явно давила обычная «жаба». Чистой воды зависть то бишь.
Я их отлично понимал и не стал акцентировать внимание на подобном не очень приличном поведении «братков».
Водка положительного влияния на жизненный тонус не оказала. Оно и понятно. Для веселья не «Столичную» надо потреблять, а хороший ликер. Типа «Шартреза» или «Вишневого». Но если б я стал вдруг потчевать гостей «дамскими» напитками, меня, в натуре, никто не понял бы и не поддержал. Доисторические у ребят понятия: не в силах вкурить, что не мужик создан для алкоголя, а алкоголь для мужика. Крепость и названия каждый должен выбирать
Но сегодня я решил соблюсти проформу и не ломать давно устоявшихся лагерных традиций.
Правда, в улучшении праздничного настроения собравшиейся компании я сильно рассчитывал на Эсэса. В зоне он занимал должность банщика и, ежедневно легально общаясь с расконвойкой – расконвоированными осужденными, вывозившимися для работы на волю, имел отличную возможность почти за бесценок снабжаться анашой. Самым крупным лагерным реализатором «травки» Эсэс и являлся по своему основному подпольному роду деятельности.
Как я и предполагал, когда водка благополучно закончилась, банщик с торжественным видом выудил из кармана надорванную пачку «Беломора».
– Это не какая-то там дрянная шелуха, а натуральный пластилин, – похвалился он, предлагая всем присутствующим по туго забитому папиросному «косяку».
Мальчики сразу заметно взбодрились и самозабвенно занялись любимым делом – загонять глубоко в легкие клубы серо-сиреневого терпкого дыма.
Я включил телевизор, пусть базарит фоном на музыкальные темы. Под ритмичную попсу кайф значительно лучше и легче усваивается, давно засек сей любопытный медицинский факт.
Вскоре протокольные морды моих друзей облегченно разгладились от ранних морщин, а глаза приобрели стеклянный блеск – первый признак приближающейся блаженной нирваны. В ближайшие минуты все мысли ребятишек благополучно растворятся в необъятном пространстве подсознания и станут поодиночке бродить там, безуспешно отыскивая «брата по разуму».
– Монах, ты чего отрываешься от братвы? – услышал я недовольный баритон Эсэса.
Уже некоторое время он упрямо тыкал мне в руку новым «косяком», стараясь привлечь внимание.
– Пустяки. Задумался децал.
– Мужики уже по второй папиросе заканчивают, а ты почему-то отстаешь!
– Уволь, Эсэс! Мне по традиции еще в баню надо шкандыбать, чтоб смыть все грехи перед волей. А вот когда вернусь – хоть три «косяка» подряд зашмалю. Ладушки?
– Договорились, Монах. Традиции – вещь священная, согласен.
– Ключи от бани на полчасика дашь?
– А они без надобности. Нынче какой-то шизик выхлестнул замок на общей раздевалке. Ступай спокойно, дверь открыта. Завтра с утра придется бегать, как бобику, искать в промзоне новый замок. Не меньше двух-трех «косяков» жлоб завскладом с меня сдерет! Гадом буду!
– Искренне сочувствую, – усмехнулся я. – Наверстаешь на расконвойке! Ну, я потопал. Глядите, здесь до полного отрубона не накуритесь! – Я кивнул на ребятишек, совершенно бессмысленно-пустыми глазами уставившихся в телевизор, где эротично выгибалась, повизгивая от лесбиянского нетерпения, женская группа «Полиция нравов».
Гришка неприкаянно сидел на лавке в прихожей вещкаптерки, будто грустная верная собака, которую забывчивые хозяева не пустили со двора в теплый дом.
– Не журись, братишка, все путем. – Я сунул ему в ладонь прихваченную со стола папиросу. – Пыхни, расслабься. А я в баню потопал лагерные грехи смывать.