Братья Ашкенази. Роман в трех частях
Шрифт:
Весть о победе ахдусников разнеслась по всему городу. Уголовники боялись ходить мимо биржи труда. Ужас напал на мастеров и хозяев. Даже полиция стала страшиться сторонников единства, победивших сорвиголов из переулка Свистунов. Никто больше не осмеливался возражать в синагоге, когда ахдусники заменяли проповедь своей агитацией. Никто не перечил, когда с биржи приходили забрать подмастерьев, продолжавших работать после семи вечера. Никто не пытался препираться, когда по спискам собирались взносы на рабочие кухни. Даже рестораторы бесплатно кормили безработных, приводимых к ним представителями ахдусников. Фабриканты
Новости с дальневосточных фронтов становились все хуже и хуже. Азиатские язычники били православных русских на суше и на море. Слепые нищие украдкой пели по дворам о поражениях русских солдат. Все городские углы кишели казаками.
Глава четырнадцатая
Фабрика Хунце остановилась. Рабочие бросили работу. Главный директор Макс Ашкенази не выходил за ворота фабрики. Он боялся показаться на улице. Фабричный приказчик Мельхиор постелил ему на широкой кровати покойного Альбрехта и всю ночь сторожил у его двери с заряженным револьвером в руке.
Максу Ашкенази не спалось на просторной кровати, где покойный директор так удобно устраивал свое грузное тело рядом с приходившими к нему убираться прядильщицами.
Ему была дорога каждая минута. По контракту с главным интендантством он должен был поставить много военных товаров. За невыполнение контракта фабрике грозили большие штрафы. Прежде Макс Ашкенази никогда не останавливал фабрику. Люди трудились в две смены, днем и ночью. Все было отлажено, рассчитано. Предприятие работало четко, как часы. Каждая секунда превращалась в золото. Но вдруг фабрика встала.
Макс Ашкенази забыл об одном — о рабочих. Он все предвидел, все учел. Каждую мелочь. Каждый винтик огромной фабрики. Но о людях он не подумал. Он знал, что в рабочей силе недостатка нет, ее даже больше, чем требуется. Знал он и то, что эта сила должна работать, давать столько, сколько нужно. А она вдруг взбунтовалась. В один прекрасный день, когда он сидел у себя в кабинете, с головой погруженный в дела, к нему пришел приказчик Мельхиор и сообщил, что с ним хочет поговорить делегация фабричных рабочих.
— Делегация фабричных рабочих? — переспросил крайне удивленный Макс Ашкенази. — У меня сейчас нет времени, в другой раз.
Мельхиор вышел из кабинета и передал рабочим слова господина директора. Он думал, что они уйдут, как всегда в таких случаях. Однако рабочие не ушли.
— Скажи директору, — потребовали они, — что у нас тоже нет времени и, если он не примет нас немедленно, фабрика остановится.
Макс Ашкенази поскреб подбородок. Мягкое директорское кресло вдруг стало жестким. Он поправил свой галстук, сбившийся, как всегда, набок. Стряхнул пепел с лацканов пиджака, поглубже сел в кресло и закурил свежую сигару, большую и душистую. Он придал своему не слишком представительному лицу выражение особой важности. Потом с той же важной миной написал несколько бессвязных слов на клочке бумаги. Просто так, чтобы выиграть пару минут и показать ожидающим, что он не торопится и не боится угроз.
Рабочие вошли в кабинет с шапками в руках, но уверенно и прямо. Некоторые из них даже не вытерли толком свои обляпанные грязью сапоги. Макс Ашкенази встретил их клубом густого и пахучего сигарного дыма.
— Что случилось? — спросил он из сизого облака.
— Мы делегаты от всех рабочих фабрики, — сказали вошедшие и стали зачитывать по бумажке свои условия.
Максу Ашкенази ужасно хотелось выхватить у них эту бумажку, смять и выбросить, как в тот день на исходе субботы, когда он еще работал в ткацкой мастерской тестя и ткачи заявились к нему со своим ультиматумом, но он сдержался. Человек должен уметь выбирать время, различать, что он делает, где и когда. Нет, теперь такой номер не пройдет. Это не еврейские ткачи, работавшие на ручных станках. Это иноверцы, настоящие убийцы. Он помнил об этом. Они не побоялись прокатить покойного Альбрехта в тачке и с метлой в руке. Такие могут и ножом пырнуть. Человеческая жизнь в их глазах недорого стоит. Ни чужая, ни даже собственная. Поэтому Макс Ашкенази сидел, тянул вниз края жилетки, словно она была ему коротка, и молча слушал оглашаемые делегатами условия, одно за другим.
Для него, главного директора, это были очень тяжелые требования. Рабочие хотели, чтобы фабрика работала не в две, а в три смены — по восемь часов в каждой. Макс Ашкенази подпрыгнул на месте.
— Давно ли вы работали по шестнадцать часов в сутки? — спросил он. — А теперь уже и двенадцать для вас слишком много?
— Мы можем работать по двенадцать часов, — ответили рабочие, — но за лишние четыре часа в смене должна идти отдельная оплата.
— Исключено! — отрезал Макс Ашкенази.
— За ночные рабочие часы платить на пятьдесят процентов больше, — прочитали по бумажке делегаты.
— Безумие, — отмахнулся главный директор.
— И повысить зарплату на двадцать пять процентов, — добавили они.
— Это все? — с издевкой спросил Ашкенази.
— Пока все, — спокойно ответили делегаты.
Макс Ашкенази запустил пальцы в бородку и растрепал ее.
— Я думаю, что, хотя вы и рабочие, вы немного смыслите в счете, — сказал он и выждал.
Люди не знали, куда он клонит, и молчали.
Макс Ашкенази быстро набросал на бумаге цифры.
— Если я соглашусь хотя бы на половину ваших требований, — ткнул он в свои записи, — фабрика будет работать в убыток, а этого нельзя допустить.
— У нас собственные подсчеты, — сказали рабочие. — Доходы фабрики — не наше дело, а дело господина директора.
Макс Ашкенази резко стряхнул пепел с сигары и засыпал им свой английский костюм.
— Нет, это дело каждого из нас, — с улыбкой сказал он. — Мы все должны быть заинтересованы в доходах фабрики, все, кто здесь работает. Иначе придется закрыть предприятие.
— Это дело господина директора, — повторили делегаты.
— Закрыть фабрику легко, но трудно открыть ее снова, — погрозил пальцем Макс Ашкенази. — Времена тяжелые. Тысячи рабочих с других, остановленных предприятий желали бы получить у нас место. Я не остановил нашу фабрику, я нашел для вас работу. И вот благодарность?
— Господин директор беспокоился не о нас, а о себе, — ответили рабочие. — Если дирекция не согласится на наши условия, мы будем бастовать.
Макс Ашкенази применил тактику маленьких слабых зверушек, которые в случае угрозы со стороны сильного врага притворяются дохлыми.