Братья Дуровы
Шрифт:
Тогда Захаров «тряхнул» связями, устроил крестника на службу
в Управу благочиния. Помещалась она в большом старом доме на
Воскресенской площади, бок о бок с Иверскими воротами у Крас¬
ной площади. Почетное место для Управы было выбрано не слу¬
чайно. Функции ее были важны: следить за исполнением законов,
решений судебных и прочих присутственных мест, наблюдать за
охранением благочиния, добронравия и порядка.
Что только не входило в
безнравственности населения, наблюдение за состоянием городских
дорог, мостовых, тротуаров, преследование запрещенных азартных
игр. Для наказания неисправных должников при Управе имелось
особливое помещение с железной решеткой — долговая яма, кото¬
рая, несмотря на свое название, расположена была на втором этаже
здания. Короче говоря, это было полицейское управление для охра¬
ны общественного спокойствия и порядка.
Учитель, не так давно подвизавшийся в роли акробата, клоуна
и фокусника, поступил сюда с окладом семь рублей в месяц «на
всем своем».
В глазах сослуживцов-чиновииков он выглядел человеком с дру¬
гой планеты. Да и они казались ему людьми из иного мира. Но в
ожидании лучших времен ничего не оставалось, как терпеливо
сидеть за столом, склонившись над перепиской служебных бумаг.
Изо дня в день он ходил «в должность». В канцелярии со шка¬
фами, набитыми делами в синих обложках, стояла затхлая атмо¬
сфера присутственного места. Нудно скрипели перья. Чиновники
в потертых вицмундирах, с застывшими, как у мумий, лицами,
горбились над своими бумагами. Мертвая тишина иногда прерыва¬
лась громким чиханием — это кто-то нюхнул сдобренного мятой
табачку, шумно утер нос красным фуляровым платком, услышал
неизменное: «Будьте здоровы!» и ответствовал: «Благодарствуйте!»
Оживлялась канцелярия с приходом просителей — мужика в лап¬
тях, смущенно мявшего руками шапчонку, купчины в долгополом
кафтане, солидного домовладельца с бородой «лопатой». Принижен¬
ные, не смевшие дышать в присутствии начальства, чиновники
изощренно измывались над посетителями, вымогая «синицу» — си¬
нюю пятирублевую ассигнацию, а то «красненькую»—десятируб¬
левку. Но едва курьер распахивал дверь в кабинет столоначальника,
вицмундирные спины опять пригибались к столам, и перья возобнов¬
ляли свой скрипучий бег по бумаге.
Генерал-губернатор князь Долгоруков был общим кумиром, чи¬
новничья мелюзга подражала ему даже в куафюре, делала себе
прилизанные зачесы на висках и пробор на затылке — такой парик
прикрывал лысину его сиятельства.
Сплетни, подсиживание, взяточничество царили в Управе бла¬
гочиния. Писец Дуров чувствовал себя запертым в душной, тесной
клетке. Тем острее воображение переносило его на свободу. И тогда
неизменно перед глазами вырастала освещенная огнями арена, и
даже раус балагана казался привлекательным местом.
В такие минуты, подхваченный какой-то неудержимой силой,
Дуров бросал перо, выбегал из-за стола на середину канцелярии
и мигом преображался. Он вдруг становился важным начальником,
ходил животом вперед, значительно покашливал, делал грозные за¬
мечания.
— Ну, впрямь его превосходительство! — изумлялись чиновни¬
ки.— И даден же человеку подобный талант представлять...
Но бывало, лица их хмурились, мрачнели. Случалось это, когда
на листе бумаги появлялся карикатурный портрет чиновника, глу¬
мившегося над нижестоящим и пресмыкавшегося перед каждым,
кто находился ступенью выше, в три погибели склонявшегося перед
всесильным генерал-губернатором.
Рисование карикатур доставляло Дурову тем большее удовле¬
творение, что после их появления кое-кто сидел присмирев, пряча
взгляд от смущения.
«Вот она, сила сатиры!»—думалось в такие минуты, и это еще
сильнее вдохновляло на поиски новых острых сюжетов.
Писец Дуров был плохим службистом: почерком обладал некра¬
сивым, перед начальством спины не гнул, случалось — дерзил, в
должность опаздывал, а то по несколько дней не являлся. Другого
давно бы прогнали со службы, но его приходилось терпеть. Что
поделать, связи: опекун Захаров в дружбе с самим обер-полицмей¬
стером Огаревым.
В конце концов Владимир Дуров не выдержал службы в Управе
и вернулся в балаган. Как там ни было трудно, но дышалось
вольнее.
Российские губернские и уездные города, села, деревни, поселки
сменяли один другой. Ярмарочные и базарные площади повсюду
походили одна на другую, и балаганному художнику-момепталисту
Владимиру Дурову казалось, что он постоянно видит один сон. Шли
дни, месяцы, минул год, начался другой, а сон этот длился и
длился. Жизнь будто стояла на месте, а все, что проплывало перед
глазами, исчезало бесследно в бесконечных скитаниях. Везде посре¬
ди площади на высоком шесте трепетал флаг, возвещавший о том,
что ярмарка открыта. И был раус, с которого балаганщики зазы¬
вали публику. И был изнурительный труд: ежедневно больше деся¬