Братья Дуровы
Шрифт:
Сцена комичная, но и не безобидная: Владимир Дуров наполнил
ее острым сатирическим содержанием.
Из-за кулис доносился пронзительный свисток паровоза. На ма¬
неже появлялся поезд. Верхом на паровозе восседал Дуров. Обра¬
тившись к публике, он читал монолог, в котором вышучивал мини¬
стра путей сообщения Хилкова (незадолго до того газеты раструби¬
ли о его рекламной поездке машинистом на паровозе):
Утки, например, получили такую рекомендацию:
— Всем известные путешественницы — газетные утки.
Затем разговор заходил о багаже. Горшок земли сопровождался
репликой, намекавшей на крохотные крестьянские наделы:
— Это — крестьянам!
Веревки:
— Это рабочим — веревочные нервы...
Гнилая шпала:
— Инженерам!
Громадная дубина:
— Политический градусник...
Характеристику, связанную со злобой дня, получили и другие
багажные вещи. Так рваные штаны в заплатках, с вывороченными
карманами, символизировали министерство финансов. Почему-то
именно эта шутка вызвала негодование виленского губернатора.
Клоуна потребовали в канцелярию.
— Как вы смеете показывать на арене цирка рваные штаны,
называя их министерством финансов? — гневался губернатор.— Что¬
бы этих штанов больше не было! А если вы еще это себе позволите,
то будете высланы из города!
Дуров сделал покорное лицо и ответил:
— Слушаюсь! В следующий раз с вашего разрешения я буду
играть без штанов...
Губернатор оказался человеком с юмором: сдерживая смех, он
повернулся и ушел из кабинета.
Уж такова натура клоуна — не может не пошутить, едва к тому
представился малейший повод. Наверно, поэтому Владимир Дуров,
все более увлекаясь дрессировкой животных, оставался верен остро¬
му слову. Притом, как впрочем и его брат Анатолий, Владимир
Дуров использовал игру слов и каламбуры. Иногда явно преступая
пределы дозволенного цензурой, оба сознательно шли на риск.
Особенно это относилось к политической сатире.
Вряд ли Владимир Дуров не сознавал, чем могла обернуться
его политическая реприза, произнесенная в Михайловском манеже
в Петербурге. Ведь он иносказательно обозвал дураком самого царя.
Всякий знал, что полагается за оскорбление «особы» его император¬
ского величества да еще в форме, еле прикрытой фиговым листком.
Конечно, Дуров сознавал это, когда после разнообразной про¬
граммы
на такой номер:
— Я обладаю феноменальной силой пальцев,—обратился он к
публике.— Я могу гнуть подковы и ломать рубли.
Он вынул серебряный рубль и предложил удостовериться, что
это не оловянный, а настоящий, серебряный.
Желающие все проверять, убеждаться во всем лично, всегда
находятся среди зрителей. Нашелся такой охотник и на сей раз,
он взял протянутый рубль и, пыхтя, краснея, стал его ломать. Ста¬
рания его были напрасны.
Выдержав паузу, Дуров заметил:
— Не задерживайте публику, полно вам дурака ломать...
Гром аплодисментов покрыл эту фразу.
Когда клоун пришел разгримировываться в свою уборную, там
его уже ждал жандармский полковник.
— Что вы позволили себе сказать? — рявкнул он.
— Садитесь, пожалуйста... Что я сказал? Ничего не понимаю...—
Клоун сохранял самый невинный вид.
— Что вы сказали, показывая фокус с рублем?
— Полковник, в чем дело? Объясните мне...
— Полно вам-то дурака ломать! Потрудитесь не притворяться!
— Я вас не понимаю, полковник...
—- На кого вы намекали, когда сказали: «Довольно дурака
ломать»?
— Я намекнул? — бровь клоуна удивленно взметнулась.— Ага,
так вот на что вы намекаете. И вы, жандармский полковник, до¬
пускаете такую мысль! Я буду жаловаться на вас...
. Дуров смело подступил к полковнику, который счел за благо
ретироваться.
Тюрьма... Анатолий Дуров угодил за решетку по тому же обви¬
нению, из которого удалось выпутаться его брату,— за оскорбление
«его величества». Самого кайзера Вильгельма!
Случилось это почти невзначай на сцене берлинского Винтер-
гардена. Дуров приехал на гастроли, нисколько не замышляя пока¬
зывать антре политического характера. Но, что поделать, натура
артиста не выдержала — разве мог он упустить повод для острого
каламбура! К тому же самолюбие было задето...
Все началось в антракте. В ожидании своего номера Дуров
сидел в буфете с русскими друзьями. За их столик бесцеремонно
уселся немецкий полицейский. Снял каску, постучал ею, вызвал
официанта. Радушные русские решили смягчить его бестактность,
и Анатолий Леонидович даже протянул немцу бокал вина:
— Не угодно ли с нами за компанию...
Полицейский грубо отвел предложенный бокал и вместо бла¬
годарности изволил «пошутить»: «Их билль нихт, филейхт ир