Братья и сестры в Реестре

Скрипченко Юрий Вячеславович

— Ну, а здесь, внизу, обитают самые сливки. Которые в унитаз. Говночисты, контрабандисты да «внешки».

Из прямоугольного в сечении тоннеля они вышли в огромное помещение, в центре которого торчали десятки исполинских насосов — к ним сходились трубы из многочисленных тоннелей, а вверх, в темноту, уходили другие трубы. Насосы наполняли помещение неприятным гулом и вибрацией. Освещался рукотворный грот весьма эпизодически.

— Вот мы и в родном Нижнефекальске, — Ежилец сопроводил реплику жестом конферансье. — Как и вся Россия, сидим на трубе! Но с говном.

По

залу сновали тощие изгвазданные люди. Порой среди них попадались умытые и тренированные экземпляры, одетые по походному — в камуфляж и берцы. У стен горы хлама соседствовали с ящиками, грудами мешков и навесами, под которыми бурлила жизнь: где-то заключали сделки, где-то дулись в карты, сидя на продавленных креслах и диванах, а где-то жрали и пили за импровизированными столами из поставленных на попа деревянных катушек²⁹. Гул разговоров, криков, покашливаний и смеха соревновался по громкости с гудением насосов.

На вошедших, даже на голого Олега, никто внимания не обратил. Велев ждать здесь, Ежилец метнулся к череде ржавых помятых шкафчиков, будто из постапокалиптического спортзала.

Пока Ежилец возился в шкафчике, Олег, которому было не по себе: чужое место, инородная обстановка, собственная нагота, наконец, — прослушал три любопытных диалога.

1). Первый был вполне невинным, и скорее забавным, чем полезным:

— Нет, представляешь. Эта падла только что автоматом зачекинилась³⁰, — сказал собеседнику лысый толстяк с выпученными глазами, одетый в комбинезон. Он тряс странным телефоном с голографическим экраном. — В каком-то барбершопе. «Волосок'и'щетинка», представляешь? Тьфу. А ведь мы в Нижнефекальске!

— Не ссы, Додон, — ответил второй, в шляпе и пальто. Воротник был поднят до бровей, но он умудрялся пожирать консервы прямо из банки и не заляпаться, — Эта брадобрейня точно над нами. Вот и здорово, что тебя зачекинило там. Алиби будет. Поставь им пять звёзд и прокомментируй что-нибудь типа: «руки у мастера очень мягкие и нежные».

Толстяк снова сплюнул. Вокруг отчётливо несло дерьмом. Собеседник Додона непринуждённо жрал консервы.

— Ты лучше скажи, что там с Матрёшкой Сью?

— Партия будет послезавтра, — ответил толстяк, — Триста доз. Плата — десять костюмов биологической защиты.

— А не жирно?

— Пассажирно. На городских складах этого говна как грязи. А химикам-внешкам как-то надо выживать. Чтобы творить грёзы на радость капсульникам.

2). Другая парочка не ела, а выпивала. На голого Олега, которого уже трясло от промозглого подземного холода, они тоже внимания не обращали.

— Маркес, ну вот на хера ты приволок сюда этого задристыша? Как он там себя называет…

— Фёдар Конюхав. Безграмотный как таджик. Сын новой эпохи.

— Да похер. Зачем притащил, спрашиваю? Разве не помнишь, чем закончилась прошлая попытка пристроить здесь внешку на постоянку? Спустились феди³¹ со среднего города и навели такого шороху, что Нижнефекальск потом погода зализывал раны.

— Не мог я пройти мимо. Мальчишка подыхал от голода в Юго-Восточном тоннеле.

— Они там постоянно дохнут. Тоже мне новость.

— Всё дело в том, как именно он это делал. Он не сдавался. Цеплялся за жизнь как мангуст. Худой — прям щепка, а рожа злая, хваткая. Таких почти не осталось, сам знаешь.

— Раскис ты, Маркес. Размяк. Мы контрабасы³², а не домохозяйки.

Маркес вдруг треснул кулаком по деревянной катушке-столу. Самогон из стакана плеснул собеседнику прямо в морду. Он зашипел. Маркес немедленно успокоился:

— Знаешь, Гарси, наша проблема не в вирусе. А в том, что среди нас слишком много скользких и расчётливых мудаков вроде тебя.

3). Третьи собеседники болтали между делом. Они перегружали хабар друг другу — из рюкзака в рюкзак. То ли торговали, то ли делили добычу. Журчали серебряные и золотые кулоны. Колье и ожерелья. Брошки и серьги. Дорогие наручные часы. Почему-то Олег был уверен, что всё это было снято с трупов.

Один, коренастый, был в чёрной джинсовой куртке и вислых джинсах, а сальная нечёсаная шевелюра повязана красной банданой. Второй — почему-то в медицинском халате поверх камуфляжа.

— Пермяк!

— Ась?

— Помнишь «бабский рейд» Мурьеты? Месяц назад?

— Это когда он взорвал стену и вломился в полис с головорезами? Как же, Тозоид, помню. Был знатный шухер. Я по следам его бойцов столько добычи поднял… Пока полис не успокоился.

— Мурьета сейчас собирает внешек, контрабасов и авантюристов. Приглашает к себе. Люди ему нужны.

— А зачем?

— Хрен его знает. Очередная безумная авантюра. Но обещает полное довольствие и даже транспорт — к Юго-Восточному шлюзу. Прямо до атомной станции довезут.

— И что предлагает?

— Как всегда. Жить ярко и сдохнуть молодым.

— И что же ты, Тозоид?

— Не знаю, Пермяк. Ох, не знаю...

Ежилец, меж тем, кончил копаться в шкафчике и принялся переодеваться в чистое.

Каспер забыл как дышать. Торс говночиста оказался белёсо-прозрачным — как у анатомического манекена. Но только кожа и жировой слой. А вот всё остальное… Сужалась и расширялась грудная клетка. За ней трепетали розовые крылья лёгких. Колыхалось сердце, похожее на гору со снежной шапкой. По полупрозрачным венам бежала кровь. Бурчали аккуратно сложенные кишки. Поблёскивала печень палисандрового цвета.

Олег двинулся на чудо-чудное, вытянув руку с указательным пальцем. Ежилец замер в ступоре. Но лицо на долю секунды преисполнилось жгучей ненависти, причём адресной — будто именно Олег был виноват в его мутации. Впрочем, программист быстро совладал с собой и улыбнулся.

Каспер тем временем прикоснулся к полупрозрачной коже. Она была совершенно обычной на ощупь. Так же прогибалась и морщилась под давлением. Обладала привычной текстурой. Отдавала тепло.

Только была прозрачной.

В этот момент Олег снова выпал в суперпозицию — как тогда, на смотровой площадке. Он на секунду оказался в шкуре Ежилеца, и даже голос его услышал как собственный — изнутри: