Братья Карамазовы 3 том Книга 1

К 200-летию со дня рождения Ф.М. Достоевского

по мотивам одноименного романа Ф.М. Достоевского

Кто живет по Слову Моему, тот живет

во Имя Мое. Кто же живет супротив Слова

Моего, тот живот свой правит супротив

Имени моего. Потерявший живот свой

во Имя Мое, обретет ее. А сохранивший

живот свой супротив Имени Моего

потеряет ее.

От автора

Книга, которую вы держите в руках, – это третий том, первая книга трилогии «Братьев Карамазовых». Действие третьего тома, первой книги продолжается спустя двадцать четыре года после окончания второго тома, в канун первой русской революции. В нем речь пойдет об Алексее Федоровиче, которому в то время исполнилось пятьдесят шесть лет (его брату Ивану шестьдесят). Он попытается решить грандиозную по тому времени, да и в наше время, задачу: создание действительно независимого от кого бы то ни было профсоюза рабочих и фабрикантов на основе Евангельского учения. Здесь Алексей Федорович выступает в роли прототипа или прообраза священника Григория Гапона. (Чтобы воссоздать его жизнь буквально по дням, автор использовал более двадцати источников-свидетельств.)

Написан роман все так же в стиле документального реализма. Своей судьбой Алексей Федорович, словно лакмусовая бумага, ознаменовал окончание эпохи христианства, и не только в России, но и в целой Европе, и наступление постхристианского времени.

Пролог

«Придя же в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал учеников Своих: за кого люди почитают Меня, Сына Человеческого? Они сказали: один за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живаго. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах; и Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16: 13—18).

Часть

I

СМЕРТЬ

– Алексей Федорович… по смерти моей вы… заботу о рабочих и фабрикантов не оставляйте ни на день… и в горе… не впадайте. Погорюйте сорок дней… и довольно будет. Найдите себе пару… потому как нехорошо… быть вам одному. Только не моих лет, а значительно моложе… чтобы она в вас жизнь вдохнула… а то вы… передо мной сейчас… сидите и весь-то бледный… и безжизненный какой-то. На вас даже… страшно взглянуть, до того вы… весь измучены переживаниями. Тело в сыру землю уйдет, а душа на небо… там я вас поджидать буду… потому в расстройствах нечего… вам пребывать. И вот еще что… гроб должен быть обит… розовой материей, чтобы видно было сразу… вот девочка для Бога созрела.

– Не беспокойтесь, это вам вредно. Уж будьте покойны, все устрою, как завещаешь, моя дорогая Lise, – отвечал Алексей Федорович, – вы только лежите и старайтесь поменьше говорить.

– Вот еще что, в грехе… не живите, а непременно… венчайтесь и только… тогда познать друг друга… должны. Это я… вам наказ даю. (Пауза.) Любите, любите… нашу Катеньку… не оставляйте ее… одну, а то она с горя помрет… Ее еще замуж… надо выдать… вы уж расстарайтесь… это первоочередная задача… для вас… Алексей Федорович.

– Исполню, исполню все, чему наставляешь, выполню в точности и даже более того, – сказал Алексей Федорович, утирая выступившие самопроизвольно слезы.

– Алексей Федорович, что это с вами?.. К лицу ли… вам это? Утрите сейчас же… и больше не позволяйте… себе эту слабость… по крайней мере при мне… Я же… жду от вас… благословенного слова, а не раскисшего…

На пороге стоял ноябрь тысяча девятьсот четвертого года, Lise исполнилось пятьдесят два года, и она лежала на смертном ложе, очень истощенная, поедаемая собственным организмом, она уже отказывалась от еды и пила только святую воду.

– Мама, мама, – залепетала только что вошедшая в комнату их приемная дочь Екатерина Алексеевна, – мы с Родионом Ивановичем по Адмиралтейской набережной гуляли, наконец-то погода позволила вдохнуть свободно чистого воздуха над Невой. Вы знаете, маменька, он спрашивал про вас, про ваше здоровье и говорил, что хотел бы быть чем-то вам полезен. Он так же, как и я, очень переживает за вас.

– Спасибо, доченька… А что, ты, верно, увлеклась им?

– Ну что ты, маменька, мы просто дружим.

– Понятно. Алексей Федорович, вы идите к себе… Мы тут посекретничаем.

– Как скажешь, любимая. Оставляю вас наедине, только прошу Екатерину Алексеевну не переусердствовать, помня, что длинные разговоры отбирают у вас много сил. Потому берегите маменьку, и не давайте ей расстраиваться, – сказал Алексей Федорович и направился в свою комнату, переделанную в его кабинет, поставив кожаный диван вместо кровати, письменный стол, обитый зеленым сукном, на нем письменный прибор и стопа чистых листов бумаги, шкафы с книгами по богословию и поучения святых старцев.

За то время, что мы остановили повествование, прошло двадцать четыре года, многое изменилось. Событий, связанных с Алексеем Федоровичем, было множество. Нам следует вернуться в прошлое и рассказать, как обстояли дела, приведшие его на то положение, которое он занимает к началу нашего повествования.

По настоянию Lise, а она говорила: «Алексей Федорович, ваше знание о Боге нуждается в систематизации, и потому хорошо бы вам закончить семинарию», он так и поступил в это учебное заведение и сразу на второй курс. Был самым старшим из учеников и с похвальным листом закончил ее, получив по окончанию приход в Ольгином приюте. Там он узнал, насколько горестна доля рабочих и фабрикантов, в это же время ему попала брошюра Л.Н. Толстого, где он высказывается крайне негативно о церкви. Ему чуть не стоило места это прочтение, а затем и проповедничество этих еретических мыслей – карьеры. Только вмешательство митрополита Антония помогло ему избежать полного провала своей судьбы как священника. Ведь на его проповедях собиралось около двух тысяч человек, и это весьма обеспокоило его начальство. Но Алексей Федорович мало заботился о своей репутации, руководствуясь одной мыслью: «Поступать так, как поступал Христос, а там Господь управит».

Последствия были тяжелые, его устранили из прихода Ольгиного приюта. Он уже полагал, что его священническая карьера закончилась. Но через два года, при помощи обер-прокурора Саблера и самого Победоносцева, он поступает, с большими трудностями касательно его репутации, в духовную академию. В начале зимы Саблер вызвал Алексея Федоровича и сообщил, что приглашает его участвовать в службах в церкви Скорбящей Божьей Матери, где он был почетным старостой. Церковь находилась в Галерной гавани, и ее прихожане – бедный люд. Штатский священник оказался сухим начетчиком, его проповеди не доходили до сердец прихожан, и храм часто пустовал, а от преосвященного Антония Саблеру известно, что проповеди Алексея Федоровича в приютской церкви пользовались большим успехом.

В ближайшее воскресение Алексей Федорович отправился в саблеровскую церковь и протиснулся в самую гущу прихожан. Священник, красивый старик с густой черной бородой, начал проповедовать на тему «Греховность в мыслях и деяниях». Сначала он вкрадчивым голосом перечислил разные искушения и соблазны, а затем громогласно на всю церковь предостерег всех присутствующих о каре небесной, об аде огнедышащем. Стоящий рядом с Алексеем Федоровичем высокий дядька с обвислыми усами, склонившись к его уху, прошептал: