Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]
Шрифт:
Как мы видим, определить в каждом отдельном случае, является ли данное действие чистым «обезьянничанием» или самостоятельным решением, не так-то просто. Вот когда Ова затихает в ванной комнате и с видимым удовольствием окунает в воду и выкручивает половик, словно заправская прачка; когда она, боясь щекотки, не дает причесать себя щеткой, а потом срывает с палки швабру и сама себя ею охорашивает; когда выросший у меня в доме детеныш-шимпанзе Ула «шила», «замачивала белье» или «чистила» оконные стекла, то есть когда эти животные проделывают с вещами, пригодными для разных других целей, именно то,
Простые наблюдения за животными, какими бы добросовестными они ни были, зачастую не могут дать ответа на подобные вопросы. Здесь необходимы умно поставленные опыты, при которых животное само должно дать на них однозначный ответ. Ведь при простом наблюдении поведение животного всегда можно растолковать и так и эдак. Один англичанин по фамилии Раселл отозвался о подобных наблюдениях весьма иронично:
— Всякое животное, за которым наблюдают, ведет себя так, как будто бы стремится доказать именно ту философию, в которую уверовал данный наблюдатель еще прежде, чем приступить к опытам. Более того, подопытные животные демонстрировали особенности и способности, свойственные национальной принадлежности наблюдателя. Так, животные, изучаемые американцами, развивают бешеную энергию, носятся как оголтелые, проявляя невероятную деловитость и предприимчивость, и под конец, чисто случайно, наталкиваются на желаемое решение. Животное того же самого вида, за которыми наблюдают немцы, спокойно, сидя на месте, обдумывают ситуацию и приходят к нужному решению совершенно сознательно.
Я нахожусь в своем кабинете вместе с Овой. Открываю дверь и впускаю таксу Питта. Они уже успели подружиться раньше и мирно играют друг с другом. Питт даже пытается лизнуть ее в лицо, но она отшатывается от подобных непрошеных ласк и отстраняет его от себя рукой. Потом хватает таксу поперек туловища, заворачивает в детское одеяло, которое я им дал, а затем заворачивается в него и сама. Берет Питта на руки, стараясь удержать, чтобы он не смог вырваться. Вскоре ей уже надоедает с ним играть, а собачка все прыгает и прыгает вокруг нее, махая хвостом, и вскакивает к ней на колени. Но наконец и Питт выдохся: ложится на пол и, высунув язык, дышит часто и возбужденно. Теперь обезьяна вызывает его поиграть с ней в «пятнашки»: она отбегает от него на несколько шагов и поджидает, стуча пятками об пол. Но стоит лишь ему приблизиться, как она тут же вскакивает на стулья или на стол, свешивается сверху и старается достать его рукой. Свисающая с ошейника цепочка мешает ей — она решительным жестом обматывает ее вокруг шеи. Тогда я отстегиваю у нее ошейник, да он и не нужен теперь больше — вожу я Ову исключительно только за руку, так безукоризненно она теперь себя ведет.
В кабинете она любит опрокинуть мусорную корзину для бумаг. Но стоит мне приказать, как она тотчас же все соберет с пола до последнего клочка и сложит назад в корзину. Часто она вынимает какую-нибудь книгу со стеллажа, садится на ковер и листает страницу за страницей в поисках картинок. Когда две страницы слипаются, она их очень аккуратно, действуя двумя большими пальцами, разнимает. Углубившись в такое «чтение», это непоседливое, шкодливое существо по крайней мере на некоторое время затихает.
Как-то раз, когда моя жена вела Ову после прогулки по квартире вниз по лестнице в клетку, та внезапно у нее вырвалась и кинулась назад в прихожую, оттуда в комнату и через открытое окошко на крышу. По крыше она пробралась к мансарде и стала заглядывать в окошко к соседям. Как же хорошо,
Я должен позаботиться о том, чтобы моя жена пользовалась у обезьян таким же авторитетом, как и я, — это необходимая предпосылка для успешных дружественных отношений с ними. Ведь она проводит с нашими постояльцами гораздо больше времени, чем я. Ну что ж, попробуем. С железным прутом ничего не получается. Черная парочка значительно проворней и сильней. Они запросто вырывают палку из женских рук, оставляя на них еще и болезненные ссадины. Еще хорошо, что они потом возвращают палку мне по первому требованию. Я могу без всяких опасений протягивать им в клетку все, что угодно: ножницы, перочинный нож, иголки, кошелек с деньгами. Они только «исследуют» их внимательно и сейчас же возвращают, как только я об этом попрошу. Тогда я вооружаю свою жену большой рогаткой, и оба шимпанзе вынуждены обращаться с этим «слабым существом в юбке» несколько почтительней, когда она подступает к ним с этим орудием в руках. Что же касается пугача, то на Бамбу он произвел впечатление от силы два-три раза, не больше. А потом он уже плевать на него хотел…
Но нельзя же вечно общаться с Бамбу только через решетку, ну куда это годится? Однако сначала мне необходимо добиться лучшего взаимопонимания с Бамбу, потому что, если он от меня убежит, найдется немало трусливых стрелков, готовых подстрелить удирающее зоопарковское животное и после утверждать, что оно им угрожало. А потом они всю жизнь будут похваляться тем, что им «однажды пришлось застрелить взбесившуюся человекообразную обезьяну», если даже должно будет поплатиться за это жизнью такое ручное и приветливое животное, как Ова, любимица всех зоопарковских посетителей.
Итак, я приоткрываю дверь клетки на ширину ладони, страхую ее крепкой цепью так, чтобы ее нельзя было рывком открыть шире. Бамбу тотчас же подбегает ко мне, просовывает руку в образовавшуюся щель, гладит меня по волосам, ощупывает мои глаза, обследует содержимое моих карманов. Большая веснушка на моем запястье почему-то особенно сильно заинтересовала этого здоровенного «парня». Сначала он пробует сковырнуть ее ногтем; потом старается ее «выдавить», сжимая с двух сторон большими пальцами. Чтобы отвлечь его от этого занятия, я протягиваю ему мундштук от сигареты. Бамбу всасывает разочек через него воздух, но затем тотчас же пробует использовать его… для удаления веснушки!
Я приказываю ему отойти от двери. Он послушно отходит, но я вижу, как опасно вздыбилась шерсть на его плечах, и, когда я снова подзываю его, он уже готов — запсиховал. Бешеным прыжком он кидается на дверь и захлопывает ее. Но я за это время, что мы с ним знакомы, уже кое-чему научился. В частности, тому, что нет никакого смысла дожидаться, пока он взбудоражит себя до полного бешенства. Во-первых, мне не устоять в этих тесных помещениях против такого проворного «четырехрукого» молодца, и, кроме того, когда он впадает в полный раж, он почти уже не чувствует боли от ударов.
Значит, надо действовать незамедлительно. Я снова приоткрываю дверь и просовываю туда руку с палкой. Как только Бамбу перестает слушать мои команды и принимается раскачиваться в своем воинственном танце, я отвешиваю ему основательный удар палкой. От отлетает в угол. Но как только он встает и пытается снова напасть, я его опять опережаю.
Потом я ухожу и приношу плошки с едой. Бамбу ест из одной и крепко придерживает свободной рукой другую. Ова сидит поодаль и кричит. Я уговариваю ее покушать. Тогда она подходит к Бамбу, гладит его по голове, причмокивая, обследует его глаза, перебирает шерсть и, отвлекая такими маневрами его внимание, потихоньку придвигает к себе тем временем свою плошку. И он ей в этом не препятствует. О, женская дипломатия!