Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]
Шрифт:
Во время прогулки на пути попадается ужасно много такого, что следует хорошенько изучить и осмотреть со всех сторон. Каждый припаркованный автомобиль надо быстренько обежать и обнюхать, в пустые грузовики Чингис забирается даже внутрь, чтобы их тщательно обследовать. Теперь он перестал останавливаться и выть во время прогулок. Вероятно, потому, что больше не чувствует себя одиноко в моем обществе.
Но зато все чаще на него в квартире нападает безудержное веселье. То он схватит детский пуловер и вызывающе смотрит на меня, приглашая за ним побегать, чтобы отнять. Но Чингис теперь ведь уже умный волк, и, как только я начинаю ругаться, он тотчас же роняет свою «добычу» на пол. Потом он с задранным от восторга кверху хвостом прыгает вокруг стола и «смеется». Уж очень ему хочется поиграть со мной в «пятнашки». То и дело он норовит схватить что-нибудь недозволенное: скатерть, хлебницу, салфетку, грелку для чайника — и смотрит вопросительно на меня. Он все больше входит в раж, и вот уже из скатерти вырван клок, а ковер вместе со стоящим на нем тяжеленным столом совершенно сдвинут вбок.
От того, кто чего-то достиг, всегда требуют еще большего. Теперь Чингис должен давать не только одну лапу, но и другую; должен «служить», сидя на задних лапах! Сначала ему это трудно и непривычно — с досады он даже хватает меня зубами сперва за рукав, потом за руку, но, слава Богу, не прокусывает кожу до крови. Двух дней тренировок вполне достаточно для того, чтобы Чингис одолел такую премудрость, как «служить», сидя на табуретке. Правда, мне приходится протягивать ему руку, чтобы он мог опереться на нее своей широкой лапой. Постепенно я убираю руку все дальше и дальше, и очень забавно смотреть, как Чингис размахивает лапой в воздухе, ища опоры и боясь опрокинуться. Славное он существо все-таки!
Правда, после обеда это «славное существо» вцепляется мне зубами в ногу за то, что я на время уборки пытаюсь засунуть его в маленькую клетку, которая ему не по вкусу. Приходится его отлупцевать. Но он не обидчив. Вскоре после лупцовки волк уже весело играет со мной в саду. Из целой кипы газет, лежащей под лестницей, он вытаскивает по одной и разрывает на мелкие клочки, которые затем разбрасывает по земле. Вскоре сад выглядит так, как после сильного листопада, но только если бы вместо листьев на вишневом дереве росли страницы из «Морген пост», а на яблоне — из «Нахтаусгабе»… Заметив, что я подбираю обрывки бумаги, Чингис тут же начинает выхватывать их у меня из-под рук; кладет их перед собой, смотрит на меня и ждет, пока я подойду. А как только я подхожу, он их хватает в зубы и в последний момент уносится с ними прочь. Или по-другому: с газетой в зубах он несется прямо на меня, но пролетает мимо, да так близко, что чуть не задевает мои ноги. Но когда я пытаюсь его схватить или хотя бы опрокинуть на землю, он начинает описывать вокруг меня круги, подскакивает и отскакивает назад, делает ложные выпады. Как же он при этом радуется! Как же он доволен! Хвост, словно победный стяг, поднят кверху и мотается из стороны в сторону. Но я-то не всегда бываю рад этим играм. Иной раз он их затевает, когда я страшно тороплюсь по делам, а он хватает мою шляпу или шарф и не отдает. Однажды был случай, когда Чингис несся мне навстречу со скоростью курьерского поезда, а газета, которую он держал в зубах, накрыла ему глаза. Потеряв ориентировку, он изо всей силы ударился плечом о железный косяк калитки. Я, ей-богу, подумал, что он уже не встанет. Но нет, волки крепко сколочены: три минуты похромал — и все уже забыто.
А вот еще захватывающий эпизод из нашей совместной жизни с волком: я решил попробовать отпустить Чингиса в безлюдном месте побегать без поводка (правда, в наморднике). Неужели он захочет от меня совсем удрать? Но нет, он ведь уже привык ко мне и послушно семенит рядом. А вот когда я припускаюсь рысцой, он вдруг внезапно отстает, я оглядываюсь — нигде его нет. Пропал! Зову, свищу — нет. Кинуться назад его искать — гордость не позволяет: я ведь вожак его «стаи» и мне такое делать не полагается. Стою в некоторой растерянности. Но тут вдруг по узкоколейке, вдоль которой мы гуляем, надвигается с шумом пыхтящий и плюющийся паром паровоз. Чингис мгновенно вскакивает (лежал, оказывается, в высокой траве) и молниеносно бросается мне в ноги, ища спасения. Намордник у него сдвинут набок, и в зубах он держит огромную кость, которую, видимо, и грыз там, где лежал.
Так что первая попытка, можно считать, удалась довольно сносно. Может быть, уже можно решиться на то, чтобы мой волк шел рядом со мной по улице без поводка как самый настоящий благовоспитанный пес?
Темной ночью я затаскиваю Чингиса вверх по лестнице на безлюдную платформу электрички (согласно предписанию, конечно, в наморднике). Когда мимо промчался электропоезд, мой волк, разумеется, испугался и вознамерился убежать, но я его держу крепко. Признаться, я ожидал, что все будет проходить гораздо хуже, и даже удивился, когда он уже неделю спустя почти без сопротивления вошел вместе со мной в электричку. Правда, когда поезд тронулся и начало сильно трясти, мне пришлось его всячески отвлекать разговорами, я принялся негромко уговаривать его, как прекрасно вот так ехать вдвоем в совершенно пустом вагоне и т. д. Правда, потом я обнаружил, что мы не совсем одни и что в противоположном конце вагона сидит, тесно прижавшись друг к другу, парочка.
На обратном пути волк уже без колебаний зашел в пустой вагон. На сей раз мы действительно оказались одни, и я решился спустить Чингиса с поводка. Он тут же кинулся обнюхивать каждый угол вагона, возбужденно вскакивал даже на сиденья и водил носом по стене. Между прочим, двухгодовалая волчица, которая жила у меня после Чингиса, уже через четыре дня, после того как попала ко мне совершенно дикой, вошла как ни в чем не бывало со мной в поезд и преспокойно разлеглась у меня в ногах, словно привычная ко всему старая городская собака!
Убедившись во время наших ночных пробных поездок, что Чингис в чужом месте способен вести себя вполне прилично, я решил отважиться съездить с ним в гости к друзьям. Правда, Ансгар и Шарлотта отнюдь не приглашали меня приходить вместе с волком, но почему бедное животное должно тосковать в клетке, в то время как я буду развлекаться в гостях? Решено — я беру его с собой. Надеваю ему импозантный намордник, который привез с собой из Италии; выглядит он весьма устрашающе, но на самом деле висит на переносице на мягком, подбитом поролоном ремешке, не стягивая пасть и позволяя животному свободно дышать.
В электричке все проходит чинно и благородно. В Шарлоттиной квартире ему сначала все надо тщательно «инвентаризировать», и он старательно в течение получаса обнюхивает все: мебель, одежду, стены, человеческие ноги, словом, все-все. Когда очередь доходит до вязальной корзиночки, то Шарлоттин клубок шерсти в одно мгновение уже в зубах у волка, и он не хочет его отдавать. Он соглашается выменять его обратно только на кусок сахара. Потом Чингис мирно укладывается в углу на пол, и только когда кто-нибудь из нас встает, он настораживает ухо или вопрошающе поднимает голову.
— Какая хорошая, послушная собачка! — восхищается Шарлоттина пухлая домработница, входя в комнату. — Можно ее погладить? Это ведь настоящая овчарка, правда?
Удивительно, какая метаморфоза может произойти с человеком буквально за считанные мгновения. Услышав от своих хозяев, что это вовсе не «собачка», а один из моих волков, женщина, обычно такая бойкая и веселая, внезапно вся как-то цепенеет, бледнеет, она уже не в силах пошевелить ногами, а руки начинают трястись мелкой дрожью, глаза ее закрываются — она вот-вот упадет без чувств. И все это из-за бедного, безобидного Чингиса, который к тому же теперь еще встал и медленно приближается, желая «познакомиться» с новой персоной. А персона не в силах вымолвить и слова, хотя охотней всего дико закричала бы: «Уберите это чудовище!» Но губы лишь безмолвно шевелятся от ужаса.
Раньше мне о подобном парализующем человека страхе приходилось читать только в книжках, и я, откровенно говоря, не верил, что такое в жизни бывает, что от испуга можно потерять дар речи. Поэтому я с удивлением наблюдал эту сцену и не сразу спохватился отозвать Чингиса. А после того как отозвал, женщина еще в течение пяти минут никак не могла прийти в себя. Мы все вместе принялись уговаривать ее погладить волка, который совсем не страшный, но она и слушать нас не захотела. Однако, забегая вперед, должен сказать, что после нескольких наших посещений она все-таки перестала бояться Чингиса и даже полюбила его.