Братья наши меньшие
Шрифт:
Я проснулся оттого, что мне было неудобно. Я долго ворочался, пытаясь сообразить, в чем дело. Понял, что сплю сидя и что голова моя лежит у кого-то на коленях. Было холодно и жестко, поблизости шумел мотор. Потом до меня дошло, что шумит он совсем уж поблизости и что я еду в машине.
Я открыл глаза и поднял голову с колен. Колени, как оказалось, принадлежали Наташе. Она сидела неподвижно, прямая как стрела, и смотрела вперед. Лицо ее побледнело, а губы казались синими и дрожали. В окно крупными каплями стучал дождь. Впереди сидели робот Коля и незнакомый мне мужчина-водитель. Макушку мужчины «украшала» плешь, которую обрамляли седые
От мужчины, наверное, за версту несло травкой. Даже сейчас он вел машину и продолжал курить папиросу, а пепел, поводя головою, стряхивал в приоткрытое окошко. Но от дыма это не спасало, и я закашлялся.
— Очнулся, корешок? — поинтересовался водитель; в зеркальце заднего вида мелькнули его глаза, карие и невзрачные. Брови у него были седые, пушистые, они нависали над глазами, как заросли камыша.
Голос мужчины показался мне знакомым. Кажется, именно он уговаривал меня уснуть совсем недавно. Пять минут назад. Или час назад? Сутки?
— Есть такое дело, — пробормотал я. — Вы кто? Что случилось? Где я? Выпустите!
— Тише-тише, корефанчик… — шепнул водитель сквозь стиснутые зубы и выпустил струю горького дыма в потолок.
— Что случилось? Кто вы?
— Эта чертовка, — кивок на Наташу, — плечо тебе прострелила, корешок. Напилась, дуреха, и стала палить. Правильно я говорю, цыпа? Крови захотела, котенок?
— Пошел ты! — Она отвернулась к окну.
— Плечо? — пробормотал я, нащупывая в куртке дыру с оплавленными краями. Полез за пазуху, нашел еще одну дыру — в рубашке. А вот в плече никакой дыры не обнаружилось, и кожа там была гладкая, и нигде не болело.
— Плечо, плечо, — кивнул водитель, сильно затягиваясь. — Час с ним возился, кучу времени потерял. Тебе, корефанчик, еще повезло, что директорат меня вовремя послал. Они-то надеялись на Наташку, на нашу маленькую цыпочку, а цыпа ожиданий не оправдала, в самый ответственный момент нажралась, как хрюшка, и выстрелила в клиента. С нее штаны надо сдернуть и белоснежную попку крапивой исхлестать, чтоб думала в следующий раз. Да, Наташа?
— Если бы ты не забрал пистолет, я бы тебя самого пристрелила, — буркнула она.
— Ах какие мы грозные цыпочки, — сказал водитель, выворачивая руль. — Ох какие мы гордые, стаю пираний тебе в задницу!
Я глянул в окно. Мы, обгоняя ветер, мчались по главному шоссе, а затем сбавили скорость и свернули на старую грунтовую дорогу, у обочины которой росли высокие сосны, а вдалеке над брошенным вспаханным полем поднимался то ли пар, то ли туман. Дождь закончился, но воздух был влажным и душным, хотя с полей и несло холодом.
— По магистрали нам не проехать, — пропел водитель, — по магистрали нам не пройти. Там военных полно, и настроены они решительно. Говорят, из Мелерова две роты пригнали и из Бушковичей рота на подходе. Части все элитные, контрактники, а не призывники зеленые. Слыхал, корешок? Мэрию вчера студенты и мясные бандиты взяли, кучу народа перевешали и постреляли, хотя мэр, говорят, успел сбежать. Ловко Желтый Директор действует, ничего не скажешь.
— При чем тут Желтый Директор? — разозлился я. — Что у меня с плечом?
— Как что, корефанчик? Здоровое у тебя плечо, все ништяк, мать его за ляжку.
— Но как?
— Дык я и вылечил, — усмехнулся водитель. — Способность у меня такая — лечить. Мамой клянусь, не вру!
Левой рукой он спустил воротничок книзу, и я увидел краешек скарабея. Скарабей болтался на теле, как бородавка, и, кажется, тускло светился в темноте.
— Погоди… это был ты? В Левобережье?
— Так точно, гражданин Полев! Запарили вы меня тогда, ребята, своими разъездами туда и обратно совсем достали. Хотя я вас понимаю, конечно. Я, например, с самого детства о приключениях мечтал, да и по старости иногда такая охота отправиться в путь-дорогу возьмет, что хоть волком вой. Мечтается, бывает, захватить хлеба краюху да косячок забитый и натворить что-нибудь… этакое, уехать куда глаза глядят. Тебе тоже дома не сиделось, корешок?
— Типа того. В общем… спасибо, что вылечили, господин… э-э…
— Называй Джа, Раста, дядя Нарк — не ошибешься. Настоящее имя я не помню, да и незачем оно тебе. А так как наркоман я заядлый и незалеченный и к тому же сдохну скоро от рака легких — вот незадача, всех могу вылечить, а себя нет! — то самое оно будет звать меня именно Джа. Или дядя Нарк. Вот мы, кстати, и приехали, корешок.
Машина проехала мимо чащи и свернула в деревеньку. Может быть, здесь был когда-то колхоз. Друг к другу жались бревенчатые дома с черными провалами окон и покосившимися заборами, а вдалеке угадывались очертания двухэтажного кирпичного дома. Большая часть крыши его обвалилась. На фасаде, прикрепленные к арматуре, висели метровые буквы красного цвета, некоторых не хватало, а оставшиеся сливались в слово «ДКУРЫ».
— Дом куры, — сказал Джа приглушено и толкнул роботенка в бок. — Ну?
— Что «ну»? — буркнул Коля.
— Ты взрослым не перечь! — строго сказал Раста и добавил: — Символично, разве нет? Дом куры и ты тож с курицей! — Он захохотал.
— Не лезь к мальчишке, — прошептала с ненавистью Наташа.
— О, и цыпа тож на месте, — грустно вздохнул Раста, потушил фары и посигналил. Тот же час в окошке домика напротив зажегся тусклый огонек. Джа затянулся и сказал с ехидцей: — Ну что, Наташка, задницу тебе сейчас надерут, по полной программе вставят. Не завидую тебе, цыпа. Готова?
— Пошел ты!.. — чуть не плача, ответила она.
— Ладно. Вперед, друзья-товарищи, — сказал Раста. — И дружка своего из багажника заберите. Боюсь, как бы не задохнулся, у меня там рыба не первой свежести хранится, все выкинуть забывал, а сейчас и не буду — она, рыбка-то, как память о моей последней рыбалке… — Он замолчал и закашлялся.
Наташка вышла немедленно и, не оборачиваясь, пошлепала по грязи к домику. Коля Громов тоже вышел и замер. Его курточка была изрядно испачкана куриным пометом. Лиза сидела на руках тихо и, кажется, дремала.
Раста поцокал языком, глядя Наташке вслед:
— Шлюха, а гордая. Ладно, бывай, корешок. Может, как-нибудь свидимся. — Он протянул мне мозолистую морщинистую руку, и я осторожно пожал ее:
— Вы правда меня вылечили?
— Ага, — буркнул он.
— Но как это у вас получилось?
— Ну как, как… не знаю как. Руку приложил — и порядок. Не сразу, конечно, зажило. Час пришлось ждать, не отрывая руки, ежа тебе в рыло.
— Но…
— …как? Слушай, корешок, я человек необразованный, образования институтского не имею, но другие, которые в деле шарят, кой-чего мне нашептали. Может, знаешь, у нас тут, еще в Союзе, опыты проводились. Брали, к примеру, голову старой собаки и пришивали ее к телу молодой, живой и здоровой. Голова старой молодела. Вот и у меня что-то такое, корешок. Кладу руку на твою рану — и рука моя вливается в твое тело. И отдаю тебе таким макаром свою способность ненадолго: ре… регенерация, вот как эта способность называется. Больше ничего не знаю, ты уж извини, оно само собой получается. Потом, когда вижу, что рана затянулась, руку убираю — и порядок. А теперь дуй за Наташкой, корешок, а то и тебе задницу надерут, етить ее направо. Директора у нас строгие.