Братья-оборотни
Шрифт:
Когда Эндрю совершал длительные молитвы, его душа обычно как бы раздваивалась. Одна ее часть монотонно бубнила священные слова, совершала предусмотренные ритуалом телодвижения, передвигала на четках очередную бусину после каждой молитвы, но все это происходило само собой, автоматически, как говорят ученые. А другая часть сознания грезила наяву, и не всегда Эндрю мог потом припомнить во всех деталях, что именно ему грезилось в том или ином молитвенном ритуале. Но одно он помнил твердо — гигантский сверхъестественный
— Еб твою мать! — внезапно воскликнул Эндрю, оборвав молитву на полуслове.
Он не хотел оскорбить ни всемогущего господа, ни святость храма, сквернословие само вырвалось, непроизвольно, бог свидетель. Просто охуел неимоверно, вот и вырвалось. А кто бы не охуел, увидев, как вонючая псина молится в святом храме, что твой человек? Никакая она, кстати, не вонючая, Эндрю только сейчас сообразил, что столь огромный и столь мохнатый зверь должен и вонять соответственно, а от него никакого особого запаха не доносится, божье чудо, надо полагать. Впрочем, этот пес весь — божье чудо.
Возглас Эндрю стал для пса неожиданностью, он дернулся так, что аж подпрыгнул на всех четырех лапах. А приземлившись обратно, обернулся к Эндрю, поглядел укоризненно, и тихо-тихо проскулил, дескать, чего ругаешься в божьем храме, кощунник? А в углу круглого собачьего глаза висела крупная слеза.
— Прости, господи, невольное прегрешение, — тихо произнес Эндрю и перекрестился. — И ты меня прости, божий… гм… кто бы ты ни был, короче. Я тебя не хотел пугать и тем более не хотел осквернять храм сквернословием, это случайно вырвалось.
Пес коротко тявкнул, дескать, извинения приняты. И снова повернулся к алтарю, и распростерся ниц на каменном полу, и стал глядеть на распятие снизу вверх, и в его собачьих глазах стояли слезы.
— Молю тебя, господи, спаси раба своего, кем бы он ни был, — сказал Эндрю. — Не ведаю, как лишился он человечьего облика, но полагаю, что обусловлено сие беззаконным дьявольским злодейством, ибо ежели был в чем виновен раб твой, то уже покаялся он, и свидетельствую, господи, что покаяние его искренно.
Пес благодарно ткнул Эндрю в запястье мокрым и холодным носом, негромко тявкнул, и качнул длинной мордой в ту сторону, где в иконостасе располагалась икона богоматери с младенцем.
— Да-да, ты абсолютно прав, — кивнул Эндрю. — Извини, запамятовал, кому лучше всего направлять молитвы в подобных случаях. Обращаюсь к тебе, богородица, дева святая, со смиренной молитвой, не за себя молюсь, но за товарища, имя которого мне неведомо, а ведомо лишь то, что блаженно его сердце и не таит оно злобы… гм… Послушай, уважаемый, а зачем ты бросился на отца настоятеля?
Пес издал протяжный не
— Давай мы с тобой вот как побеседуем, — обратился к псу Эндрю. — Лаять в храме доброму христианину не подобает, поэтому давай ты будешь отвечать на мои вопросы жестами. Если хочешь ответить утвердительно, кивай мордой, а когда отрицательно — мотай башкой из стороны в сторону. Согласен?
Пес кивнул.
— Ты раньше был человеком? — спросил Эндрю.
Пес кивнул.
— Тебя заколдовали?
Пес кивнул.
Заскрипела входная дверь. Эндрю обернулся на звук, а когда повернул голову обратно, рядом с ним никого не было. Неужели все это ему причудилось? Господи помилуй…
— Эндрю, ты здесь? — донесся от дверей голос Мэтью.
В пустом помещении вопрос прозвучал очень гулко и громко, почти что оглушительно. Странно, а пес удалился бесшумно. Наверное, и вправду причудилось.
— Здесь я, — ответил Эндрю. — Мне только что видение было.
— Не пизди, — автоматически ответил Мэтью, но сразу вспомнил, где находится, и добавил: — Прости, господи, невольное сквернословие.
— Клянусь господом Иисусом, богоматерью и святым Андреем, мне в натуре было видение! — заявил Эндрю. — Привиделось мне, что пес-волкодав, которого мы сочли сатанинским, лежит рядом со мной и молится, и крестится передней лапой, и плачет, а глаза у него кроткие.
— Хуясе кроткие, прости господи еще раз, — сказал Мэтью. — Эндрю, брат мой возлюбленный, у тебя с головой точно все в порядке?
— Вот те крест, — ответил Эндрю и размашисто перекрестился. — Созерцал я сие видение столь же отчетливо, как сейчас вижу вас, брат, Мэтью, даже отчетливее, ибо ближе. Я с ним поговорить хотел, а вы спугнули. А кстати, его еще не нашли, пса этого?
— Не нашли, — покачал головой Мэтью. — Как сквозь землю провалился. Отец настоятель рвет и мечет.
Из-под скамьи донесся негромкий рык.
— Что это? — испуганно вскрикнул Эндрю. — Брат Мэтью, вы слышали? А это, наверное, не видение было… Эй, друг мой заколдованный, будь любезен, гавкни дважды негромко, если меня слышишь!
— Гав-гав, — негромко прозвучало из-под скамьи.
— А теперь гавкни трижды, если ты по роду не собака, но человек, заколдованный сатанинской магией, — попросил Эндрю.
— Гав-гав-гав, — прозвучало из-под скамьи.
— Господи, помилуй, велика воля твоя, — потрясенно вымолвил Мэтью.
Эндрю отметил, что его друг и наставник великолепно владеет своими чувствами, не зря братья дразнят его бесстрастным. Ибо только бесстрастный человек способен в такую минуту помянуть господа вместо того, чтобы начать ругаться.