Братья-оборотни
Шрифт:
Отец Бенедикт знал об эллинском огне ровно столько, сколько знает о нем любой образованный человек духовного сословия, то есть ничего не знал. Зато он знал, что такое скорчер (хотя и не ведал, что эта штука называется именно так).
Многие обращали внимание, что отец Бенедикт все время ходит с одним и тем же посохом и никогда с ним не расстается, даже ночью ставит в изголовье кровати. Монахи Локлирского аббатства шутили, что отец Бенедикт ходит с этим посохом даже в баню. Это не было правдой, потому что когда отец Бенедикт шел мыться, он всегда оставлял посох в предбаннике.
Многие полагали, что посох отца Бенедикта чудотворен, но конкретный механизм чудотворения был известен только ему самому. Этот механизм был очень прост:
Когда отец Бенедикт произнес слово «пиздец», все подумали, что он говорит о летучих существах, на которых распалось тело проклятого чернокнижника за мгновение до неминуемой смерти. Но на самом деле святой отец этих существ даже не разглядел, он их принял за расплывчатых стеклистых червячков, которых время от времени видел из-за глазной болезни, пока не получившей названия в этой вселенной. «Пиздец» он сказал потому, что подумал, что кто-то разметал костер чернокнижника артефактом, подобным тому, что он некогда отобрал у побежденного дьявола и встроил в свой посох. Другими словами, где-то в окрестностях замка бродит непобежденный дьявол, а это уже реальный пиздец, потому что дьявола, имеющего такой артефакт, можно победить только сдуру, а дважды такие чудеса в одной жизни не случаются. При этом сэр Роберт прекрасно знает про «колдовство, которое разбрызгало огонь», но поделился этим знанием только с двумя самыми приближенными вассалами. Почему он держит это знание в тайне? Не вошел ли он в сношения с нечистой силой? На болоте он, правда, молился господу нашему Иисусу, но это само по себе ни о чем не говорит, чернокнижник Мелвин тоже делал вид, что молится. Очень трудно отличить искреннюю молитву от нечестивой имитации. Если не знать заранее, что есть что — практически невозможно отличить.
— Господи! — воскликнул Бенедикт. — Умоляю тебя, просвети, наставь и укрепи неразумное чадо свое! Не оставь в беде недостойного раба своего! Наступает нечистая сила на детей твоих, одолевают бесы и демоны! Душа его высочества в страшной опасности! Помоги, господи, не оставь, умоляю!
Долго и истово молился Бенедикт, и на исходе второго часа пришла к нему в голову дельная мысль.
— Благодарю тебя, господи, за отеческое наставление! — сказал Бенедикт.
Отбил двенадцать земных поклонов и пошел выполнять божью волю. Разыскал сэра Реджинальда и обратился к нему сурово:
— Исповедуйся, сын мой, не держи греха в душе.
— Дык я регулярно, — ответил ему сэр Реджинальд.
Тогда отец Бенедикт насупил брови и изрек:
— Немедленно.
— Хуясе у вас агентура, святой отец, — сказал сэр Реджинальд.
— Не агентура, а божье откровение, — поправил его отец Бенедикт.
— Хуясе, — повторил сэр Реджинальд.
И стал исповедоваться. Бенедикт узнал, что вчера, когда все перепились, господин барон спиздил из замковой сокровищницы три больших алмаза, ранее принадлежавших поганому чернокнижнику Мелвину. Очень хорошие алмазы, большие, красивые, хотя один треснут. Вот только продать их трудно — очень уж приметные. Но по осени будет ярмарка, приедут норвежские пираты…
— Достаточно об этом, — прервал отец Бенедикт исповедь грешника. — Положь драгоценности где взял, а в субботу доставишь в монастырь не одну подводу, как обычно, но две. Такова твоя епитимья. Продолжай каяться, чадо. Как еще попутала тебя нечистая сила?
— Да вроде никак, — ответил сэр Реджинальд и неловко перекрестился.
— Не лги мне, чадо, — сурово сказал отец Бенедикт. — По глазам вижу, скрываешь ты грех.
— Святой вы человек, отец Бенедикт! — воскликнул барон. — Насквозь паству видите!
И стал каяться, что на позатой неделе просодомировал одного поваренка, но не для греховного блуда, а исключительно
Позже отец Бенедикт выслушал исповедь сэра Персиваля, но тоже не услышал ничего дельного.
Он очнулся на берегу ручья, под ракитовым кустом. Жутко хотелось пить, но не было сил вставать на ноги, и он поковылял к ручью на четвереньках, и лакал воду как собака, без помощи рук. Стало легче.
Он поднял голову, чтобы возблагодарить господа за чудесное спасение, и огласил окрестности горестным собачьим воем. Это изумило его, он грязно выругался, но из его глотки вырвалась не непристойная брань, а только лишь неразборчивое тявканье. И тогда он взглянул в ручей, и понял, что перестал быть человеком и стал псом. И тогда он завыл, и выл долго. И пришли из леса волки посмотреть на него, но зарычал он грозно, и удалились твари в смятении.
А потом он немного успокоился и стал рассуждать логически. Его имя Мелвин Кларксон, и он по-прежнему ярл Локлирский, что бы ни полагал по этому поводу злокозненный узурпатор. И он все еще жив, господь не оставил его, откликнулся на отчаянные молитвы, избавил от лютой казни. А что обратил в пса — так Мелвин делом заслужил суровую кару, нечего было предаваться богомерзкому блуду с дьявольским созданием. И не такая уж суровая эта кара, если сравнить с тем, что довелось испытать Иову или, скажем, Ионе. Они свои испытания выдержали, и Мелвин тоже выдержит свое, он, в конце концов, английский дворянин, а не жид пархатый. Главное — не терять веру.
Мелвин склонил голову и обратился к господу с благодарственной молитвой. Жаль, что в собачьем теле нельзя преклонить колени, и вообще трудно принять смиренную позу, сообразную творимому ритуалу. Но ничего, господь разберется, он не лох.
Молитва помогла. Уныние и отчаяние оставили душу Мелвина, он бодро гавкнул и направился по лесной тропе, куда глаза глядят. Через какое-то время он заметил, что проходя мимо больших деревьев, он каждый раз задирает заднюю лапу и ставит метку. Поначалу это открытие смутило Мелвина, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что не совершает ничего непристойного, следуя собачьей природе. Ибо разве не заповедано господом, чтобы каждая тварь следовала своей природе и стойко переносила тяготы и лишения земного бытия? Тут, правда, есть одна тонкость — у собаки не должно быть души, а у Мелвина она, несомненно, есть, но господу виднее, в кого вкладывать душу, а в кого не вкладывать, это ж надо иметь совсем беспредельную гордыню, чтобы критиковать всевышнего за его деяния. И вообще, если всевышнему угодно, чтобы смиренный раб вел себя каким-то конкретным образом, так, значит, так и будет, ибо ничего не случается под солнцем и луной иначе чем по воле господней. И нечего травить себе душу пустыми мудрствованиями, псу это не подобает. Нарвался на божий гнев — стойко переноси и не ропщи.
А потом Мелвин понял, что божий гнев, на который он нарвался, не так уж и силен. Ибо господь превратил его не в презренную ублюдочную шавку, а в могучего пса, какого и на королевской псарне не встретишь. Лапы Мелвина превосходили толщиной человеческую руку, а мощные челюсти перекусывали молодые деревца как тростинки. И встретил Мелвин на тропе четырех волков, он встопорщил загривок и обнажил зубы в угрожающей улыбке и зарычал грозно, и отступили волки, несмотря на то, что их было четверо, а Мелвин — один. Ибо могуч Мелвин, столь могуч, что любого волкодава победит с божьей помощью без проблем. Он и не знал раньше, что такие огромные псы встречаются в природе. Впрочем, раньше могли и не встречаться.