Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов
Шрифт:
– Да будет проклят в городах, селах и на дорогах, как в этой, так и в будущей жизни! И будут прокляты его дети, его стада и поместья! Да не назовет никто его своим братом и да не дарует ему дружеского поцелуя! Ни один священник да не молится за него! Да избегают его все люди в продолжение жизни и да будет лишен он надежды и утешения на смертном одре! Да останется он без погребения и солнце убелит его кости! Да будет проклят он в этом и будущем мире, и во веки веков!
Все молящиеся вместе с духовенством хором произнесли: аминь.
В ту же минуту глубокое молчание воцарилось в церкви, свечи и факелы были погашены, и толпы народа, покинув собор, растворились во тьме.
Мрачное уныние распространилось по всей Франции; союз объединявший ее с другими государствами, был расторгнут. Церкви были заперты, образа покрыты черным сукном, колокола не призывали верующих к молитве. Ежеминутно и ежечасно все напоминало о более и более ужасных последствиях отлучения. Первыми начали действовать епископы и священники Дижона и его окрестностей, и постепенно прекращение всех церковных обрядов распространилось по всей Франции. Однако в северной части королевства, а особенно в предместьях столицы, духовенство медлило еще повиноваться столь строгому определению; и, прежде чем отлучение утвердилось на берегах Сены, прошло какое-то время, в течение которого немало перемен произошло в жизни Гюи де Кюсси.
Как раз в это время сир Джулиан должен был проезжать через лес, принадлежавший храброму рыцарю. Желая хоть каким-нибудь образом заманить старика Джулиана в свой замок, и полагая, что тот добровольно не согласится погостить у него несколько дней, де Кюсси решил под видом разбойника захватить его, якобы в плен, и силой доставить в замок. А после он объяснит своим гостям, что это была всего лишь веселая шутка – подобные розыгрыши считались безобидными и были весьма распространены в те времена.
Не теряя времени, де Кюсси приступил к осуществлению своего замысла. Он приказал одному из воинов подняться на сторожевую башню, чтобы тот подавал сигналы, как только заметит кого-нибудь из проезжающих, а сам со свитою, переодевшись в лохмотья, отправился на дорогу, по которой должны были ехать сир Джулиан с дочерью. Он затаился, укрывшись в густых зарослях, и стал терпеливо ждать, внимательно вглядываясь вдаль. Но вот уже первые тени легли на землю. Близилась ночь. Будучи уверен, что граф не отважится в такой поздний час путешествовать по стране, наводненной разбойниками да бродягами, де Кюсси со своими воинами в задумчивости отправился назад. Но каково же было его удивление, когда, подъехав к замку, он увидел здесь большую группу людей, мужчин и женщин. Рыцарь остановился в растерянности. В первое мгновение ему показалось, что все эти люди ему незнакомы, но минуту спустя заметил среди них Изидору, и радостно поспешил навстречу.
Войдя во двор, он увидел оруженосцев, прогуливающих лошадей, а вскоре показался и сир Джулиан. Он попросил приютить их на эту ночь, а также сказал, что у него к де Кюсси есть дело, срочное и весьма важное.
– Но что это за маскарад, сир Гюи? – удивился старик. – В честь чего вы так нарядились?
– Узнав, что вы будете проезжать здесь, – отвечал де Кюсси со всей откровенностью, – я приказал своим людям переодеться разбойниками и устроить засаду, чтобы, сделав вас своим пленником, заставить поохотиться в моем лесу да послушать баллады. Словом, чтобы вы отрешились от тех проблем и важных занятий, которыми всегда утружден ум ваш.
– Какая прелестная шутка! – восхитился сир Джулиан. – Но пойдемте со мной. Это юным красоткам, таким, как моя Изидора, нравится восторгаться прекрасными видами, я же любому ландшафту предпочитаю разговор о политике.
Де Кюсси кивнул, соглашаясь, и быстро стал подниматься по узкой лестнице на смотровую площадку.
– Помедленней, сир Гюи, подождите меня! – взмолился старик. – Вы идете так быстро, что я за вами не успеваю.
Де Кюсси должен был умерить свое нетерпение и подождать Джулиана. Наконец они вышли на площадку, где находилась Изидора. Едва она увидела рыцаря, как краска разлилась по ее щекам, а глаза радостно заблестели. Но, не желая выдавать своих чувств к нему, девушка отвечала на все вопросы ровно и даже чуть-чуть небрежно.
Между тем барон рассказал своей дочери о неудавшемся маскараде и, весело рассмеявшись, добавил:
– Как бы то ни было, но мы теперь в замке. И сир Гюи приглашает нас погостить у него несколько дней. Я согласен. А что скажешь ты, Изидора?
– Не беспокойтесь, батюшка, – отвечала она с напускным безразличием, – я как покорная дочь буду рада любому жилищу, которое вам понравится.
Мы не станем рассказывать, как прошел этот вечер и весь следующий день, лишь только упомянем о том, что сир Джулиан выкроил-таки время объяснить де Кюсси свои намерения. Он сообщил, что несколько весьма влиятельных баронов, возглавляемых Иоанном, английским королем, и Фердинандом, графом Фландрии, объединились с целью противостоять усилиям Филиппа-Августа, а также сказал, что был бы рад, если бы и де Кюсси присоединился к заговорщикам. На рассмотрение этого вопроса он дал рыцарю два дня, чему тот был очень рад, поскольку боялся прогневить графа немедленным отказом.
Ранним утром следующего дня молодой рыцарь и красавица Изидора прогуливались в прекрасной роще, прилегающей к замку. Горничная Алиса, сопровождавшая свою госпожу, то и дело удалялась, – она то собирала цветы, то гонялась за бабочками, – и влюбленные получили наконец возможность поговорить наедине.
– Ах, де Кюсси, если бы я была уверена, что эти чувства навсегда останутся в вашем сердце! Но они так слабы, так легковесны…
– Поистине, милая Изидора, – отвечал рыцарь, – вы не справедливы к моему сердцу. А оно совершенно не такое, каким вам кажется. Не знаю уж почему, но я всегда скрывал свои чувства. Возможно, я делал это из опасения быть осмеянным… Возможно. Я знаю лишь одно: с раннего детства я привык быть скрытным, уже тогда я умел прятать свою грусть за фальшивой улыбкой, и эта привычка вошла в мою плоть и кровь. Но верьте мне, Изидора, я никого, кроме вас, не любил. Мои надежды, мое счастье и даже сама жизнь зависят от вас. Вы верите мне?
В глазах Изидоры блеснули слезы.
– О, не пугайтесь, мой рыцарь, это не горестные слезы, нет. Я плачу от радости. Быть любимой вами – мое единственное желание. Но меня беспокоит, как к этому отнесется мой отец. Боюсь, он не даст своего согласия: он богат, а у вас почти ничего нет. Ах, если бы это зависело лишь от меня, я, не раздумывая, отдала бы руку и сердце рыцарю, который так меня любит. Но мой отец… Смею ли я противиться его воле?..
– Как! Не хотите же вы сказать этим, милая Изидора, – вскричал де Кюсси, – что согласны идти под венец с первым же богачом, которого представит вам ваш отец? Неужели покорность ваша столь велика, что вы готовы стать невольницей человека, которого не любите, в то время как сердце ваше принадлежит другому?
– Нет, вы не так все поняли, де Кюсси. Я лишь хотела сказать, что никогда не выйду замуж без согласия моего отца: долг дочери – повиноваться родителям. Но я не отдам руки никому… никому, кроме того, кого люблю.
– Добавьте еще одно словечко, прекрасная Изидора, – взмолился рыцарь, – что сказанное вами относится ко мне.
– Согласна, – отвечала она так поспешно, словно боялась, как бы слова эти не замерли на ее губах. – Никому, кроме вас. Довольны ли вы? Даже если отец заточит меня в монастыре, что, однако, я думаю не случится, так как он любит меня, то я все равно останусь вашей и мыслями и душой. Однако, отец может угрожать и настаивать на моем браке с кем-либо из рыцарей по его выбору, поэтому, прошу вас, де Кюсси будьте осторожны в разговорах с ним, чтобы он не отказал вам в моей руке: что сир Джулиан скажет раз, того уже не изменишь, даже если он будет видеть нас умирающими у его ног.