Братья Шелленберг
Шрифт:
Но как-то ночью, когда он поздно вернулся домой и не мог заснуть от переутомления, – Эстер уехала днем в Хельброннен и должна была вернуться только завтра, – вдруг ему снова припомнилась эта незначительная сцена с борзой собакой. Он зашагал по комнате, и совсем неожиданно, – ибо он даже улыбнулся, вспомнив эту сцену, – у него на лбу обозначилась складка. «Что же в этой истории особенного? – спросил он себя, расхаживая взад и вперед и куря сигару. – Собака приласкалась к моей жене, собака, принадлежащая какому-то ее знакомому». Но тут же он разгрыз сигару, что делал обыкновенно, когда бывал в дурном настроении.
«Все-таки
В сущности, инцидент был действительно ничтожен, и смешно было вообще о нем думать. Просто это признак его нервности и переутомления.
Однако, странным образом, его не покидало какое-то беспокойство. Ему припомнился вдруг один взгляд, которым обменялся с Эстер майор Ферфакс. Этот взгляд дремал в его памяти, а теперь внезапно проснулся. Это случилось, когда они совершали свадебное путешествие и приехали из Рагузы в Венецию. Один только взгляд! Он тоже не имел значения и не стоил внимания. Возможно, что Венцель совершенно ложно истолковал этот взгляд.
Однако беспокойство не утихало. Он решил, – каким смешным ни показалось это намерение ему самому, – выяснить на всякий случай, кому принадлежит борзая. Как это сделать? О, для этого способ найдется. Он принял двойную дозу снотворного и пошел спать.
На следующее утро первой мыслью, с которой он проснулся, была мысль об этой борзой с розовыми лапами и розовой мордой. Совершенно отчетливо видел он перед собой собачонку. Он мог бы нарисовать ее по памяти. Как она подпрыгивала! Как изгибала шею! Точно газель. Он был уверен, что узнал бы ее среди ста борзых собак. Решил быть внимательным и повсюду высматривать эту собаку.
Однако она как будто исчезла из Берлина. Венцель часто бывал в зоологическом саду, на скачках, стал теперь часто приходить на чашку чая, которою Эстер угощала друзей в саду. Гости часто являлись со своими собаками. Борзая исчезла бесследно. Не уехал ли из Берлина ее хозяин? Наконец, через несколько недель Венцель начал посмеиваться над своей затеей найти в гигантском городе собаку, а потом и вовсе забыл про борзую.
23
Но однажды, когда Венцель и думать перестал о собаке, он вдруг увидел ее на небольшом от себя расстоянии, рядом с каким-то господином! Он мгновенно узнал ее. Это было на состязаниях в теннис, и он только заехал в клуб за Эстер.
Так вот она, наконец, эта борзая, которую он так долго искал! Ошибки быть не могло. Господин был в серебристо-сером летнем пальто и такой же шляпе. Одет по последней моде, преувеличенно элегантен, строен, высок, белокур. Вот он повернулся, потому что собака прыгала на него, и Венцель
Это был тот самый молодой человек, который весною взял приз на танцевальном турнире. Как же звали его? Венцель знал его много лет, встречался с ним порою в игорных клубах, он был другом Женни Флориан. Теперь он играл известную роль в кино и театре. Никогда этот молодой человек не внушал доверия Венцелю, быть может потому, что Венцель ненавидел так называемых красивых, женственных мужчин. Тут он вспомнил вдруг его фамилию: Качинский. Да, так звали молодого человека.
Почему Эстер не назвала тогда имени Качинского?
Чувствуя глухую тревогу, Венцель ушел из клуба без Эстер. Он оставил ей автомобиль и велел шоферу передать ей, что по срочному делу вызван обратно в контору.
Бесцельно гулял он в течение часа. Воздух, движение освежили его. Вдруг он рассмеялся над своими вздорными соображениями.
«Да ведь это все нервы! – сказал он себе. – Надо недели три поплавать по морю!»
Тем не менее, начиная с этого дня, какая-то неуверенность овладела Венцелем. Он не поехал отдыхать на море. За неделю неуверенность эта стала невыносима.
Он знал надежных людей, на которых можно было возлагать столь щекотливые поручения, и под строжайшим секретом преподал им надлежащие инструкции.
Он наблюдал за Эстер. Ему показалось, что она проявляет особую сдержанность как раз по отношению к Качинскому, который, впрочем, лишь изредка бывал у них в доме. Венцель пытался читать в ее напудренном и загримированном лице. Что-то чуждое было в этом лице, оно было завуалировано косметикой. Волосы она красила теперь в медно-желтый цвет, отчего глаза у нее стали темнее и, как Венцелю казалось, загадочнее.
Чем дольше он всматривался в это лицо, тем более чуждым оно ему казалось. Чем больше он старался постигнуть эту женщину, тем более казалась она ему незнакомой. И вправду, совсем чужая женщина жила с ним в его доме!..
Ему припомнилась вдруг беседа, которую вели между собою об Эстер два господина в фойе лондонского отеля. Они мгновенно умолкли, заметив, что он их слушает, и стали затем относиться к нему с изысканной учтивостью, точно им надо было загладить какую-то вину. Это случилось незадолго до его свадьбы. По-английски он понимал неважно, а все же ему казалось теперь, будто эти господа высказывали об Эстер довольно непочтительные суждения. Это угадывалось не столько по словам, сколько по тону. Первый брак Эстер, ее развод, вся ее жизнь до его знакомства с нею, – ко всему этому он относился до сих пор совершенно безразлично. Теперь же вдруг все это стало безмерно интересовать его. Кто была эта женщина, носившая его фамилию?
Случилось так, что Гольдбауму предстояло съездить через несколько дней в Лондон. Венцель конфиденциально переговорил с ним. Гольдбаум был настолько умен и тактичен, что как нельзя более подходил к такого рода трудной миссии.
Гольдбаум сперва противился, раздраженно покачивал своим толстым, рыжеволосым черепом, но в конце концов обещал сделать все возможное и «немножко порасспросить» своих друзей.
В тревоге ожидал Венцель его возвращения. Еще тревожнее ждал он доклада своих берлинских доверенных людей. Эстер ничего решительно не подозревала.