Братья Волф. Трилогия
Шрифт:
И вот я вижу их.
Я вижу его, как он продирается сквозь вагоны и добирается, куда нужно, а за плечом у него душа, что-то нашептывает.
Она оборачивается. Он берет ее за рубашку.
Поезд катит быстрее.
Обгоняет нас и исчезает вдали, я замедляю шаг, останавливаюсь, складываюсь пополам, бросаю ладони на колени.
Пес по-прежнему рядом, и я гляжу на него, как бы говоря: «Если на пути домой меня ждет еще что-то подобное, это здорово».
9
— Эй, — окликнул меня Руб вечером, когда я наконец оказался дома, — у тебя случилось чего? Ты поздновато, а?
— Поздновато, — я кивнул.
— Суп в кастрюле, — вступила в разговор миссис Волф.
Я поднял крышку и заглянул внутрь — ничего ужаснее придумать невозможно. Зато кухня от этого сразу опустела, что было мне на руку, поскольку у меня совершенно не осталось настроения на расспросы, особенно Рубовы. Что я должен был ему ответить? «А, знаешь, чувак, гулял тут с твоей бывшей девчонкой. Ты ведь не против, правда?» Ага, ага.
На суп ушло несколько минут, и я ел его в одиночестве.
И пока ел, потихоньку впитывал в себя, что произошло. Ну, в смысле, такие вещи не каждый день с тобой случаются, а когда все же случаются, как ни крути, без усилия в них не поверишь.
Ее голос все возвращался и возвращался.
— Кэмерон?
— Кэмерон?
С какого-то раза я обернулся и увидел, что со мной разговаривает еще и Сара.
— Ты норм? — спросила она.
Я улыбнулся в ответ.
— Конечно. — И мы вместе помыли посуду.
Потом мы с Рубом пошли за Пушком и прогуливали его, пока он опять не начал пыхтеть.
— Слушай, ужасно хрипит, — встревожился Руб, — может, у него грипп или еще чего. Венеричка.
— Как это — венеричка?
— Ну, как это. Типа половая зараза.
— Ну, это вряд ли.
Когда мы возвращали Пушка Киту, тот заметил, что шерсть сильно свалялась, что закономерно: эта собака состояла, по-моему, на девяносто процентов из меха, на пару — из мяса, еще чуток пришлось на кости и один-два процента — лай, скулеж и выкрутасы. Так-то в основном мех. Хуже, чем у кошки.
Мы потрепали его на прощанье и отвалили.
Дома на крыльце я спросил Руба, как ему его Джулия.
«Халда», — представил я его ответ, но знал: Руб такого не скажет.
— Знаешь, неплохо, — ответил он. — Не суперлюкс, но и не брак. Грех жаловаться. — У Руба девицы быстро проходят от «королевы» до «грех жаловаться».
— Ясно.
В какой-то миг я едва не спросил, в какой категории у него стояла Октавия, но меня она интересовала совсем не в том смысле, в каком Руба, так что и спрос был бы ни к чему. Это не имело значения. А имело то, как мысли о ней глубоко прожигают меня. Перестать о ней думать я просто не мог — все убеждал себя в том, что случилось.
Появление Октавии на улице в Глибе.
Ее вопрос.
Поезд.
Минута за минутой.
Мы посидели еще чуток на старом продавленном диване, что папаша вынес из дому несколько лет назад, смотрели, как мимо катится улица.
— Чего уставились? — цыкнула на нас халдоватая девица, лениво шлепавшая мимо.
— Ничего, — ответил Руб, и нам осталось только ржать, пока она ни с того ни с сего крыла нас матом, замедлив шаг.
Потом мои мысли потекли внутрь.
С каждой секундой Октавия все дальше углублялась в меня. И даже когда Руб снова заговорил, я все еще был в поезде, протискивался сквозь пассажиров, пот, пиджаки.
— Мы в субботу едем с батей? — Руб пресек мои мысли.
— Скорее всего, — ответил я, и Руб поднялся и пошел в дом. А я еще довольно долго просидел на крыльце. Думал про завтрашний вечер и стояние у дома Октавии.
Ночью я не спал.
Простыни прилипли ко мне, я вертелся и путался в них. Посреди ночи я даже встал и пошел посидеть на кухне. Был третий час, и миссис Волф, по дороге в туалет, зашла глянуть, кто тут не спит.
— Привет, — тихонько сказал я.
— Ты чего тут сидишь? — спросила она.
— Не спится.
— Ну, ложись поскорее, ладно?
Я посидел еще немного, радиопрограмма со звонками в студию болтала и спорила сама с собой на кухонном столе. Всю ту ночь меня наполняла Октавия. И я даже думал, не сидит ли она сейчас у себя на кухне, думая обо мне.
Может, да.
Может, нет.
В любом случае, завтра мне предстояло туда пойти, и, казалось, часы испарялись медленнее, чем это вообще мыслимо.
Я вернулся в постель — ждать. Взошло солнце, я поднялся вместе с ним, и потихоньку день понес меня. В школе была обычная мешанина шуток, полных уродов, толканий да время от времени смеха.
После школы я пережил несколько тревожных секунд. Я не знал точно, как фамилия Октавии, и перепугался, что не найду ее в телефонной книге. Но отлегло, я вспомнил. Эш. Октавия Эш. Узнав адрес, я отыскал ее улицу на карте и понял, что это десять минут ходу от станции, если только я не заблужусь.
Перед выходом я перепрыгнул к соседям и немного потрепал Пушка. Можно сказать, я нервничал. Трясся как сумасшедший. Я перебрал в уме все мыслимые плохие исходы. Поезд сойдет с рельсов. Не смогу найти нужный дом. Буду стоять не у того дома. Я про все это успел подумать, пока гладил меховой ком, который катался кверху пузом и даже вроде улыбался, когда я чесал ему живот.
— Пожелай мне удачи, Пушок, — сказал я тихо, подымаясь, чтобы уйти, но он только поставил на меня лапы и посмотрел с видом «А ну гладь дальше, чмо ленивое!». Но я все же перескочил за ограду, прошел сквозь дом и рванул. Оставил записку, что, наверное, зайду вечером к Стиву, чтобы никто не беспокоился, где я. (Тем более, шансы были, что я так и так у него окажусь.)
Оделся я как всегда. Старые джинсы, моя черная ветровка, фуфайка и старые боты.
Перед выходом я пошел в ванную и попробовал прилизать волосы, чтоб не торчали, но это все равно, что пытаться преодолеть силу тяготения. Эти волосья торчат, что с ними ни делай. Густые, как собачья шерсть, и всегда какие-то растрепанные. Никогда не мог с ними совладать. «И вообще, — подумал я, — надо постараться выглядеть, как вчера. Вчера же мой вид ее не отпугнул, значит, и сегодня пойдет».