Братья Ждер
Шрифт:
Услышав вопль, люди повернули головы и увидели все. Старый Ждер провел рукой по лбу и громко закричал, приказывая отступить к Килийской крепости, ибо вся эта затея уже не имела смысла. Он это понял давно; а другие, казалось, все еще не понимали.
Гнев Маленького Ждера, во сто крат усиленный отчаянием, нашел поддержку в ярости казначея Кристи. Грозно выглядел также благочестивый Никодим, у которого из-под клобука свисали, извивались и бились на ветру длинные космы. Второй конюший находился рядом, оберегая и защищая его.
В этот тяжкий час, когда люди могли погибнуть во имя несбыточных грез влюбленного юноши, сохранял спокойствие один лишь старшина Некифор Кэлиман, стоявший рядом со старым конюшим.
—
Схватка прекратилась столь же странным образом, как и началась.
Ионуц, Симион и Никоарэ пуще всего старались добраться до Сулейман-бея. Но как только они приближались к нему, на пути оказывались янычары. Тут вырвался вперед татарин Георге Ботезату. Сделав прыжок, он остановился, вскинул кверху кинжал, держа его за острие, и метнул в просвет между подбородником шлема и кольчугой Сулейман-бея. Владыка Орманлы-гьол рухнул без звука лицом вниз. Черной лужей растеклась под ним гнилая кровь. Янычары поняли, что эта кровь — знак кары господней, и. побросав оружие, закричали:
— Алла, алла!
Так завершилось ученичество Ионуца Ждера.
После этого, согласно повелению князя, Ионуц явился ко двору. В день пятнадцатого октября князь Штефан находился со своей свитой в Яссах. Конюший Маноле Ждер смиренно испросил дозволения господаря, чтобы его младший сын не обнажал головы, когда будет стоять на коленях и вымаливать прощения за свои безумства. Князь усмехнулся и шепнул на ухо сыну несколько слов. Александру-водэ поднял ладонь к усикам и отвернулся.
Двадцатого октября Ионуц Ждер предстал с обнаженной головой перед матерью, боярыней Илисафтой. Конюшиха горячо обняла его и поцеловала, затем, осмотрев Ионуца, подняла глаза к образам и принялась креститься.
Двадцать первого октября благочестивый Никодим с печалью вернулся в монастырь и вошел в свою келью, где на столике у оконца еще лежал Часослов. Прежде чем открыть его и прочесть святую молитву, инок обмакнул орлиное перо в чернила и обозначил на обратной стороне переплета день своего возвращения, после чего добавил на память о происшедшем:
«Когда мы были в турецкой земле».
Белый источник
ГЛАВА I
Когда случилось великое землетрясение
Время близилось к полудню: солнце заливало нестерпимым светом серые стены крепости. Знойный воздух застыл недвижно. Ни дуновения ветерка. Над землею простиралось белесое небо.
Вот уже три недели не выпадало ни капли дождя. На равнине крестьяне не могли надеяться покосить отаву. Как всегда в засуху, эта радость была доступна лишь жителям горных селений. Был день усекновения главы Иоанна Предтечи. Горцы в Княжьих Яслях и в Тимише, под Рарэу, и в Хангу сговорились выйти завтра всем — от мала до велика, и начать косьбу шелковистой муравы, именуемой в этих местах «оленьей усладой».
А в окрестностях стольного города Сучавы жнивья и луга побурели. Крестьяне пасли скот на лесных опушках, ближе к Серету, а то и за Молдовой-рекой. В пчелиных ульях меду накопилось мало. Летом не было отводных роев, и пасечникам так и не удалось во второй раз подрезать соты в неотроившихся семьях, которые они называли «бугаями». Мало добыли и овечьего сыра, — овцы и
Старики говорили, что то — небесное знамение, какое было и в 6963 году от сотворении мира, когда проклятый Мехмет-султан сокрушил Царьградскую твердыню. И в том году засуха тянулась всю осень, до конца ноября месяца. И афонские иноки рассказывали, что река Вардар в Македонии в день седьмого ноября ушла в землю, обнажив сухое дно. Только после падения Царьграда и гибели царя Константина начались ливни, и воды Вардара потекли в своем прежнем русле. Так и теперь. Со стен княжеской крепости видно вдали, за прибрежными рощами обмелевшее, похожее на узкий серебряный пояс, русло Серета. И днем и ночью то и дело налетает горячее дыхание ветра. В третью стражу ночи, в час, когда выходят духи и все живое застывает под мерцающими звездами, воздух так прозрачен, что слышно, как поет петух в немыслимой дали — не иначе, как на том свете. Под утро, едва забрезжит заря, на востоке проступает кровавая полоса, и лишь затем в ясном небе показывается солнце. Дозорный на башне, обращенной к городу, внимательно оглядывает знамя, поднятое над княжеским дворцом. Легкий утренний ветерок не в силах шевельнуть его. На голубом атласном стяге вышит золотом герб Молдовы — голова зубра и пятиконечная звезда; прислали его господарю в подарок от царевны Марии Комнен двое именитых греческих бояр из Мангупской крепости. Посланцы, дородные бояре с окладистыми бородами, приплыли морем из Кафы в Белгород на генуэзской каравелле. Из Белгорода они ехали в сопровождении молдавских конников пыркэлаба Луки. Везли они и прочие дары, и прежде всего постав фряжского сукна для подвенечной одежды господаря, а также добрую весть о том, что царевна Мария в скором времени прибудет в Молдову. К середине сентября месяца ее светлость постарается быть в Сучаве. Господарю сосватали невесту из царственного рода византийских самодержцев.
— Вот тогда то и польют дожди. Помяните мое слово! — заверял благочестивый отец Тимофтей, сербский наставник княжича Алексэндрела. Вернее, бывший наставник, ибо теперь сын господаря уже вышел из-под его руки.
— Возможно, — ответил его милость Петру Хэрман, капитан ратников, охранявших крепость. — Ежели о том вещает засуха, то тут нет никакого чуда. После засухи непременно бывают дожди, а после долгого вдовства князя должна последовать радость, о коей возвестили мангупские посланцы.
Словоохотливые приятели сидели на просторной галерее капитанского жилья. Уютное это местечко как нельзя лучше подходило для занятия, которому они предавались. В описываемый день особое красноречие проявлял смиренный отец Тимофтей, о котором безумный Стратоник и сочинил в насмешку вирши, вызвавшие благосклонную улыбку самого господаря:
Коль сербский дьяк заговорит, Он бормочет, Мигает, сопит. А выпьет чару вина из Котнара — И сыплет слова Как из решета.— Так не будем лениться в ожидании часа, когда разверзятся хляби небесные и настанет день княжеской свадьбы, — подстегнул монаха капитан Петру.
— Разумное слово, — поспешно согласился отец Тимофтей. — В палящий зной приятна тень под сводами. Хороши порядки при дворе господаря, хорошо живется и молдавской стороне. Как только солнечные часы покажут одиннадцать, медельничер на кухне ударяет половником в медное ведро. Отроки широко раскрывают двери и зовут господаря в малую палату на обед. Сегодня приглашены именитые бояре. Не забыт также преосвященный владыка Феоктист, дабы он благословил яства. Уже доносится запах жареной баранины, и я знаю, что заодно с кувшином вина твой албанец не забудет прихватить положенную капитану долю.