Браво-Два-Ноль
Шрифт:
Наступило утро 27 января, а мне оставалось преодолеть около четырех километров. В обычных условиях я бы пробежал такое расстояние меньше чем за двадцать минут, с полной выкладкой. Но сейчас не было смысла бежать вслепую в сторону Сирии, так как до рассвета оставалось меньше часа. Я не знал, что будет представлять собой переход границы: что там, колючая проволока, ров, обороняется ли она. И даже если мне удастся попасть в Сирию при свете дня, какой прием будет меня там ожидать?
Я находился примерно в километре к югу от Евфрата и в километре к северу от Крабилы. Поля орошались дизельными насосами, расставленными через равные промежутки вдоль реки. Всходы поднялись уже дюймов на восемнадцать. Сойдя с тропинки, я
Настроение у меня было приподнятое. Я вышел живым из столкновения с противником, а это, как мне казалось, было главным. Последняя стычка была большим барьером, и вот я его преодолел и теперь на свободе, вольный делать все, что хочется.
Во многих отношениях это был самый опасный момент. Наверное, еще со времен пещерного человека люди осторожны, обдумывая какое-то действие, агрессивны, осуществляя его, а затем, когда все осталось позади и они возвращаются прямиком домой, они расслабляются. Тут-то и случаются катастрофы. «Все еще не кончено, — твердил я себе, — конец всем опасностям очень близок, но при этом страшно далек».
Поток адреналина, выплескивавшегося во время боевых стычек и непрерывной сумасшедшей карусели прошедшей ночи, притупил сигналы боли, не позволяя им достичь мозга. Во время Первой мировой войны один солдат из Черной бригады получил четыре пулевых ранения и продолжал идти в атаку. Когда, наконец, вражеские позиции были заняты и у него появилась возможность оценить свои раны, он свалился в обморок. Человек не чувствует, что происходит с его телом, потому что мозг отключил все чувства. И вот теперь, когда я несколько успокоился и будущее представилось мне в розовых тонах, я начал осознавать, в каком же разбитом физическом состоянии нахожусь. Внезапно дали о себе знать все шишки и болячки, полученные за последние два дня. Я был весь покрыт порезами и ссадинами. В бою человек постоянно вскакивает и снова падает, и его телу все время достается. Однако в тот момент он ничего не замечает. Только сейчас я обнаружил, что на руках, коленях и локтях у меня глубокие порезы, а на обеих лодыжках ноющие ссадины. Все тело мое было исцарапано острыми шипами растительности и колючей проволокой; жжение от этих царапин накладывалось на общую боль. Мы прошли по каменистой почве и сланцам почти двести километров, и у моих ботинок были начисто сбиты каблуки. Ноги находились в плачевном состоянии. Затянутые в промокшие насквозь носки, они казались двумя ледяными глыбами. Пальцы на ногах едва сохраняли чувствительность. Вся одежда была порвана, а руки покрывал толстый слой грязи и машинного масла, как будто последние пару дней я только и делал, что копался в автомобильных двигателях. Все мое тело было покрыто липкой грязью, которая сейчас, по мере того как я шел, медленно высыхала. Пот тоненькими струйками стекал по спине, образуя большие липкие пятна в паху и под мышками. Конечности мои промерзли насквозь, но внутри по крайней мере я чувствовал тепло, потому что двигался.
Мне по-прежнему было очень холодно. Жидкая грязь затянулась тонкой ледяной корочкой. Вода во всех больших лужах замерзла на фут от краев. Ночь стояла чудесная, хрустально-прозрачная. В небе сверкали мириады звезд, и если бы это происходило в любом другом месте на земле, я бы получил огромное наслаждение от ночной прогулки. Однако сейчас для меня ясное небо означало только то, что на нем нет облаков, которые скрыли бы сияющую на западе полную луну, и нет ветра, который рассеивал бы шум.
Тут и там мне встречались маленькие сараи; в некоторых из них горел свет, в других работал генератор. Вдалеке на юге виднелись огни города. Лаяли собаки; я обходил жилые дома стороной, надеясь, что никто не обратит на собак внимание.
Увидев вдали свет фар, я вздрогнул. Неужели преследователи
На востоке забрезжил рассвет. Я быстро оценил ситуацию. Что мне делать? Как поется в одной старой песне, уходить или остаться? Спрятаться или направиться к границе и попытаться перейти ее до того, как станет светло? Какова вероятность того, что иракцы будут искать меня при свете дня? Сейчас меня определенно никто не преследует. Быть может, иракцы решили, что я уже перешел границу и оказался вне досягаемости.
Дома казались такими гостеприимными. Быть может, стоит зайти в один из этих уютных домиков, где, вероятно, лишь один старик сидит у огня, и провести в нем весь день? Я получу кров, а также, возможно, еду и питье, — и, теоретически, вероятность остаться незамеченным до наступления темноты повысится. Однако пользоваться изолированными или очевидными укрытиями нельзя ни в коем случае. Преследователи проверяют такие места в первую очередь. В кино показывают героев, прячущихся в сараях с сеном. Это чистейшей воды вымысел. Если спрятаться в таком месте, тебя обязательно найдут. Нечего и думать о том, чтобы укрываться в копне сена, уворачиваясь от штыков, которыми его ворошат преследователи.
Лучшие шансы у меня будут в том случае, если я останусь в открытом поле, но спрячусь, причем предпочтительно так, чтобы меня нельзя было обнаружить не только с земли, но и с воздуха. Я вынужден был исходить из худшего сценария, заключающегося в том, что иракцы поднимут в воздух разведывательный самолет. Я отыскал оросительную канаву шириной фута три и глубиной дюймов восемнадцать, вода по которой текла за счет естественного уклона. Спустившись в нее, я пошел вперед, радуясь тому, что не оставляю в мутной воде следов. Вода текла с востока на запад, как раз туда, куда я направлялся.
Я постоянно смотрел на часы, проверяя, сколько минут остается до рассвета. Через каждые несколько метров я останавливался и оглядывался по сторонам, прислушивался, обдумывал следующее движение, обдумывал дальнейшие действия: а что, если неприятель покажется впереди? А что, если меня обойдут слева? Я старался запоминать характер местности, по которой двигался, и готовить на каждый вариант развития событий свой лучший путь отступления.
Пройдя по канаве метров триста-четыреста, я увидел впереди темный силуэт. Это была или небольшая плотина, или насыпь. Подойдя ближе, я разглядел, что дорога, ведущая с севера на юг от Евфрата к жилым районам, пересекала канаву по листу толстого железа — самодельному мостику, какие используются при проведении дорожных работ в Великобритании. Уже начинало светать. Мне нужно было принимать решение. Можно идти дальше в надежде найти что-нибудь получше, а можно остаться здесь. Взвесив все за и против, я решил остаться здесь.
Единственная проблема заключалась в том, что когда смотришь на потенциальное укрытие в темноте, в напряжении, оно может показаться весьма неплохим, однако при свете дня картина станет совершенно другой. Выбирать место для БЛ ночью в незнакомой местности следует очень осторожно. Однажды, когда наш батальон был расквартирован в Тидворте, «Зеленые куртки» и рота легкой пехоты размещались в совершенно одинаковых казармах. Как-то раз ночью я вернулся из города с пакетиком картофельных чипсов и бутылкой острого соуса, пьяный в стельку. Ввалившись в свою комнату, я скинул брюки и плюхнулся на кровать. Включив ночник, я сидел, жуя чипсы и дожидаясь, когда перестанет кружиться голова, и вдруг кто-то меня окликнул: «Джорди, выключи свет!» Подняв взгляд, я увидел на стене плакат с певицей Дебби Харри, а я ее терпеть не могу. «Это еще кто тут, твою мать?» — продолжал голос, но к этому моменту я уже понял свою ошибку. Оставив пакетик с чипсами на кровати, я схватил брюки и пулей выскочил из казармы легкой пехоты.