Браво-Два-Ноль
Шрифт:
Я побеждал.
— Ответь нам, Энди, и мы тотчас же отпустим тебя домой в Англию. В какой части ты служишь? — Он говорил таким тоном, будто в его силах было заказать частный самолет и прямо сейчас отправить меня на базу Бриз-Нортон.
— Извините, я не могу ответить на ваш вопрос.
На этот раз удары ногами обрушились на черепную коробку. В ушах у меня прозвучал свистящий хлопок, и я, стиснув зубы, услышал скрежет костей. Из ушей потекла кровь. Меня охватила тревога. Кровь из ушей — плохой знак. Я испугался, что оглохну до конца жизни. Проклятие,
— В какой части ты служишь?
Я отчаянно надеялся, что он спросит о чем-то другом, однако он не собирался отступать.
Я молчал.
— Энди, так мы никуда не придем.
Поразительно, но его голос по-прежнему звучал мягко и дружелюбно.
— Энди, ты должен понять, что я выполняю свою работу. Мы ведь до сих пор не сдвинулись с места, правда? А ведь никаких проблем быть не должно, просто отвечай нам.
Молчание.
Снова удары ногами. Удары кулаками. Снова крики.
— Знай, что твой товарищ уже все нам рассказал. Просто мы хотим услышать это от тебя.
Это была ложь. Из Динджера он ни хрена не вытащил. Динджер крепче, чем я, он не сказал ни слова. А досталось ему так здорово скорее всего потому, что он вел себя с иракцами так, как привык обращаться со всеми, кто ему не по душе, и послал их ко всем чертям.
— Вы должны понять, я солдат! — воскликнул я. — Вы тоже солдат — и вы должны понять, что я не могу ответить на этот вопрос.
Я пытался добиться хоть какого-то сочувствия, причем старался сделать это трогательно, со всхлипываниями. Мне хотелось воззвать к страху потерять свое лицо, свойственному всем восточным народам.
— Моим родственникам придется жить в позоре до конца дней своих! — воскликнул я. — Они будут обесчещены. Я навсегда себя дискредитирую. Я просто не могу ответить на ваш вопрос, не могу!
— В таком случае, Энди, у нас серьезная проблема. Ты не хочешь открыть нам то, что нас очень интересует. Не хочешь помочь нам, не хочешь помочь себе. Вероятно, скоро ты умрешь, причем из-за какого-то совершенно бессмысленного пустяка. Я хочу тебе помочь, но надо мной есть начальство, которое этого не допустит. Признайся, — продолжал он доверительным тоном, каким дают совет лучшему другу, — ты ведь израильтянин, не так ли? Ну же, признайся.
— Я не израильтянин, — всхлипнул я. — Посмотрите — я одет не как израильтянин. Это британская форма, и вы видели мои личные бирки. Я англичанин, это британская форма. Я не понимаю, что вам от меня нужно. Пожалуйста, пожалуйста! Я хочу вам помочь. Вы сбили меня с толку. Мне страшно!
— Ты ведешь себя глупо.
— У вас мои личные бирки, вы видели, что я англичанин. Вы меня пугаете своими вопросами!
Его тон внезапно переменился.
— Да, твои личные бирки у нас, а у тебя их нет! — гневно взорвался он. — Теперь ты тот, кем мы тебя назовем, а по нашему разумению ты израильтянин. В противном случае, почему ты оказался у самой границы с Сирией? Что ты здесь делал? Говори, говори, что ты здесь делал?
Даже если бы я захотел ответить,
— Нам нет до тебя никакого дела! Ты для нас ничто, ничто!
У меня мелькнула мысль, каково приходится его семье. Наверное, его дети в постоянном ожидании, какой еще фортель может выкинуть папаша.
«Что мне делать теперь?» — спросил я себя.
Надо вернуться к вопросу Израиля.
Вдруг я вспомнил Боба, и мне стало страшно. У Боба жесткие, курчавые черные волосы и большой нос. Если его захватят в плен или если найдут его труп, его можно будет принять за еврея.
— Я англичанин.
— Нет, нет, ты израильтянин. Ты одет так, как одеваются израильские коммандос.
— В британской армии все носят такую форму.
— Ты скоро умрешь, Энди, из-за собственной глупости, из-за того, что не желаешь отвечать на простые вопросы.
— Я не израильтянин.
Дело дошло до той стадии, что мне уже нужно было запоминать, о чем я говорил и о чем не говорил, потому что я понимал, что если мои ответы записывают — а я постоянно слышал скрип ручек, — я могу оказаться по уши в дерьме.
Делаем упор на вопрос Израиля. Быть может, если этот тип будет и дальше говорить со мной, между нами возникнут какие-то отношения. Он и я. Он станет моим. Он меня допрашивает. Быть может, он проникнется ко мне состраданием.
— Я христианин, я англичанин, — снова начал я. — Я понятия не имею, в какой части Ирака нахожусь, и ничего не знаю про Сирию. Я не хочу оставаться здесь. Только посмотрите на меня — мне страшно.
— Нам известно, Энди, что ты израильтянин. Мы просто хотим услышать это от тебя самого. Твой товарищ нам уже во всем признался.
Я подумал, что в Динджере с его светлыми, кучерявыми волосами тоже есть что-то еврейское.
— Вы коммандос.
В иракской армии только части спецназа носят камуфляжную форму.
— Нет! Мы простые солдаты!
— Ты умрешь из-за собственной глупости. Нам нужны от тебя простые ответы. Я пытаюсь тебе помочь. Эти люди хотят тебя убить. Я пытаюсь тебя спасти. Но разве я смогу тебя спасти, если ты упрямо отказываешься мне помочь? Нам нужно, чтобы ты ответил на эти вопросы. Мы хотим услышать ответы от тебя. Ты ведь хочешь нам помочь, правда?
— Да, я хочу вам помочь. — Я снова принялся всхлипывать. — Но как я могу это сделать, если ничего не знаю?
— Какой же ты глупый. — Голос наполнился агрессивностью, но в нем прозвучала тень сочувствия. — Ну почему ты не хочешь нам помочь? Ну же, я ведь пытаюсь тебе помочь. Мне не больше твоего хочется, чтобы тебе приходилось терпеть все это.
— Я хочу вам помочь, но я не израильтянин.
— Расскажи нам, и мы сразу же оставим тебя в покое. Ну же, ты ведь не настолько глуп, правда? В чем дело? Мы цивилизованные люди. Но мне нужно, чтобы ты признался в том, что ты израильтянин. Если ты не признаешься в этом, как объяснить то, что ты находился так близко к Сирии?